Веста изучала его дом, как музей. Все осторожно потрогала, осмотрела, заглянула в холодильник, выглянула из окон, зачем-то, пробуя на мягкость, посидела на тахте. И только после этого переместилась в гостиную. Упала в кресло, в котором он никогда не сидел.
– Рассказывай. Твоя очередь.
– О чем?
– Как докатился до жизни такой? Все, начиная с предыстории.
Он застыл. Вдруг понял, что не сможет, если не выпьет, и пиво здесь не поможет. Пришлось доставать бренди.
Теперь он чувствовал себя так же, как Веста за час до этого, – нырял в дерьмо с головой. И, что странно, от времени вкус дерьма не забывался – память отлично хранила и вкусовые качества, и текстуру, и цвет. Все так же ярко палило в его голове безжалостное солнце, кусался горячий ветер, скрипел на зубах песок. Все так же головокружительно пахли блестящие локоны Элены, и отлично помнился звук ее голоса… Вот только сердце не оживало, когда он думал о ней.
Письма, письма, письма… Тогда он практически стал поэтом. Теперь бы не сложил вместе и двух строчек – ни желания, ни вдохновения. Сложнее всего было говорить о ежедневно умирающих друзьях и почему-то легко о предательстве. Простил? Нет, просто «проехал»…
За пятнадцать минут он опустошил половину бутылки. Внутренне сорвался – скрежетал колесами, как сошедший с рельсов состав, – ему нужно затормозить.
Его единственный слушатель хлопал удивленными глазами.
– А как ты повезешь меня домой?
– Никак. Вызову тебе такси.
Теперь, после ответной «истории», не он смотрел странно, а на него. С печалью и сочувствием, которого он терпеть не мог.
– У тебя остались неотправленные письма?
Только этого еще не хватало… Он и так вывернул себя наизнанку. Вместе с кишками. Кто он теперь в ее глазах – полный неудачник? Сломавшийся мужик, не сумевший пережить предательство, мстящий с горя всему человечеству?
– Не остались. Все, я все рассказал, что просила.
«Давай, вали».
Ее гнали? Веста хлопнула глазами.
– Скажи, а ты никогда не пытался отыскать Элену?
– Никогда.
– Даже адреса ее не знаешь?
– Не знаю.
– И…
– Тебе пора.
– Уже?
– Да. Уже. Давай.
Последние слова бросил жестко, почти зло.
И неожиданно сильно полоснуло по сердцу выражение ее лица. Нет, на нем не проступила обида, но та самая сосредоточенная маска «человека на бероне» – человека, готового ко всему. Что выпнут на улицу, что отправят на такси, что оставят одну – она привыкла. Заранее привыкла к любому дерьму, которое придется черпать ложкой, заранее подписала согласие делать это пожизненно.
Потому с готовностью поднялась с кресла, подхватила сумочку и кивнула на прощание.