– Не жалко?
Джеронимо пожал плечами. Было ли ему жаль дома? Вдруг понял – нет. Потому что купил он его, занимаясь не тем трудом, которым гордился.
– Не жалко, – отозвался жестко. – В гараже машина, в комнатах оружие – найдешь применение. Сад большой. Есть манекены для тренировок, если понадобятся, места для Таньи хватит, если любит цветы или овощи.
Как-то так.
Глаза Энди песочные, такие же, как волосы, нос курносый – по виду и не скажешь, что серьезный боец. Но Эванс был и отличный бойцом, и другом. Сигарета истлела, отправилась в банку пепельницу, до половины заполненную окурками.
«Как же так?» – спросил взглядом, уже не вслух.
– Так надо, – Кей на стал тратить слова попусту, – уезжаю.
– Отблагодарить как?
– Никак. Живи, радуйся. Живите. Переделайте все на свой лад, чтобы… уютно.
Адрес он оставил.
– Увидимся еще?
– Увидимся, – Кей лгал. Или не знал правды. – Когда вернусь.
– Найди меня.
– Найду.
Пообещал, не зная, сумеет ли выполнить. Но время у Вселенной есть на все – у них тоже. За плечами туго набитый рюкзак – дорога, чуялось, предстояла длинная.
– Бывай.
Энди обнял его, как родного.
– Привет Танье.
– Передам. Она не поверит.
Поверит, думал Кей, уходя. Кнопка у лифта оказалась оплавленная, подожженная шаловливым огнем чьей-то зажигалки.
«Руки бы вырвал».
В дальнем конце коридора открылась дверь – встревоженный женский голос:
– Кто приходил?
– Расскажу сейчас…
И закрылась чужая дверь. В убогую эту квартиру на двенадцатом этаже вскоре въедет кто-то другой.
Нервно и быстро, будто поторапливая, распахнулись двери лифта.
* * *
Начало октября. Ветрено, но еще пока сухо, даже тепло. Он не мерз в плотной непонятного цвета куртке. Всю одежду выбрал под стать: бурую, неприметную, но теплую на случай, если ночевать непонятно где, если бродяжничать долго.
Госпиталь стоял в окружении покрасневших кленов и пожелтевших лип – здесь снаружи всегда было мирно, а вот внутри скверно. Тяжелые ранения, тяжелые пациенты – покореженный дух человеческих умов. Сюда свозили после войны.
Когда Кей поднимался по ступеням крыльца, вывезли мужчину в инвалидном кресле – глаза пациента пустые, голова набок, ноги нет.
И, словно дерьмом омыло сердце.
Дураком он тогда был. Из-за Элены.
«Из-за себя», – поправился мысленно. Ни к чему перекладывать ответственность.
Главврач принял его без записи – в кабинете никого. Длинный стол, кипа бумаг, позади шкаф с папками-файлами. Приоткрыта форточка – кондиционер на стене пылился и молчал. Белый халат, белый «колпак», а на груди бейджик «Ричард Хром».
Кей помнил Хрома. Хром Кея нет – пациентов привозили десятками, выписывали поправившихся, завозили новых. Госпиталь никогда не пустовал. Если где-то продолжалась война, всегда находился тот, кто желал в ней поучаствовать. Пиф-паф, идиоты…