— Я слышал, на этом корабле подан, наконец, обед, заслуживающий быть съеденным, — сообщил он без всяких церемоний.
Подавив улыбку, я велел освободить для него место рядом с собой, подвинув прочих офицеров, что вызвало минутное смятение в тесной каюте. Певерелл, побледнев и отвернувшись, стиснул над скатертью кулак и воскликнул внезапно, что ему совсем нехорошо, и, с позволения капитана, он предпочел бы удалиться в свою каюту. Позволение было дано немедленно и безоговорочно, и, когда дверь закрылась за спиной ушедшего, капеллан устроился возле меня.
Гейл снова отсутствовал при дневной молитве, проводимой капитаном с привычным недостатком энтузиазма, но теперь он казался достаточно трезвым. Состояние это не будет долгим, отметил я кисло, когда Маск по нетерпеливому сигналу Гейла налил тому канарского и затем бокал кларета, опустевший в два глотка. Мой шанс поближе познакомиться с капелланом, очевидно, был недолог.
На другом конце стола Пенбэрон опрокинул графин с вином. В последовавших смехе и хаосе я тихо обратился к Гейлу:
— Должен поблагодарить вас за своевременное вмешательство прошлой ночью, преподобный.
Гейл буркнул в знак того, что для него это дело закрыто. Я попробовал другой подход.
— Однако мы не видели вас на ежедневной молитве с воскресенья.
Он прожевал кусок барашка и запил его вином.
— Я одолжу вам молитвенник Билли Сэнкрофта, капитан, — ответил он наконец. — Он сделает ваш труд правомерным — по крайней мере, в ведении религиозных обрядов. А барашек хорош.
Я знал от Дженкса, что Гейл жил на одних галетах, эле и портвейне всё плавание, и был поражён его явной решимостью отыграться за все пропущенные ранее застолья. Он ел с тихой целеустремлённостью, часто подзывая Маска наполнить опустевший бокал, пока остальные пытались вести вежливую беседу на будничные темы. Я обнаружил, что хочу узнать этого человека получше, но не могу придумать, как бы завязать с ним разговор. Корнелия нашла бы подходящие слова, не задумываясь: за краткий срок её пребывания в Англии я наблюдал, как она одинаково легко справляется с епископами, пьяными до одури мальчишками и королевскими любовницами. Сам же я не обладал даром красноречия и мог прибегнуть лишь к власти, данной мне положением. После особенно энергичной дискуссии о театральных труппах, встреченных Вивианом в Пензансе, я улучил возможность опять заговорить с пастором.
— Со всем уважением к вашему духовному сану, преподобный Гейл, — негромко произнёс я, — нам обоим по чести и по долгу службы положено играть свои роли на этом корабле. Вы и я — церковь и государство — такие же неразлучные на море, как и на суше. Король и архиепископ Джаксон платят вам за помощь душам моих людей, а король платит мне за сохранность их тел и корабля у нас под ногами.