Чтобы объяснить всё семье, времени потребовалось мало, а попрощаться — и того меньше. Корнелис угрюмо пожал мне руку, склонив голову на немецкий манер. Матушка была непроницаема и жизнерадостна, как всегда: она привыкла провожать мужчин, отправляющихся навстречу судьбе по воле короля, и я был удостоен лишь небрежного поцелуя. В слезах Корнелии смешались гордость от личного внимания ко мне со стороны монарха и бесконечные опасения: что бы оно могло предвещать? Милая, милая Корнелия, чьи мысли в большинстве случаев в точности совпадали с моими! Неотложный вызов к королю? Даже исполнение мечты всей моей жизни — назначение в гвардию — не оправдывает такой срочности, думал я, выезжая из конюшенных ворот и прочь от тех, кто за меня тревожился.
И всё же пути Квинтонов и Стюартов пересекались не раз, часто неясным для меня образом, и обращение одних к другим за помощью представляло собой явление обычное. Мой брат и нынешний король были близкими друзьями, и Чарльз нередко, как утверждала моя мать, выполнял секретнейшие поручения монарха. Мой дед был одним из тех, кто помог деду короля, Якову Шотландскому, сесть на английский трон, так утверждал дядя Тристрам, да и роль самого Тристрама при дворе была значительной, хотя и несколько туманной. И конечно, мой отец, вопреки изначальному нежеланию сражаться за эту или любую другую идею, принёс наивысшую кровавую жертву первому королю Карлу. Как и его многострадальный правитель, граф Джеймс был воистину роялистом–мучеником — по крайней мере, так уверяли приверженцы монархии по всей стране. Всё это делало срочный вызов одного из его сыновей к королю не таким невероятным, как для многих других молодых людей высокого происхождения.
«Я Квинтон, — рассуждал я. — Король пожелал меня видеть, и этого должно быть достаточно». Однако лояльность не исключает простого человеческого любопытства, а уж его мне было не занимать.
Не теряя времени, мы отправились в Лондон, я скакал на Зефире, добром вороном жеребце, моём любимце с юных лет. Мы не поехали по так называемой «Великой северной дороге», которая наверняка была забита всевозможным транспортом: тихоходными повозками, экипажами из Эдинбурга и нищими северянами, стремящимися в столицу в поисках счастья. Наш путь лежал южнее, по извилистым тропам тех мрачных и загадочных земель, о которых менее образованные арендаторы в Бедфордшире говорили лишь шёпотом: по местам полуночных ведьм и домовых — одним словом, по Хартфордширу. В дороге я выдумывал всё более причудливые поводы для вызова в Уайтхолл, изобретая замысловатые секретные миссии при фантастических иноземных дворах или в диких, не тронутых культурой местах, какие есть, говорят, в Америках. Проезжая Хампстед, бедную деревушку с гогочущими гусями на дороге, мы услышали, как далёкие звучные колокола на старом соборе Святого Павла отбивают десять, и на мгновение придержали лошадей среди вереска. С этой точки я много–много раз видел ночной Лондон, но есть зрелища, которые всегда заставляют человека замереть на месте. Вот он, город–левиафан Англии, освещённый холодной апрельской луной и мириадами оранжевых светлячков окон и фонарей. В центре — собор с длинным шпилем, указывающим на луну, — только подумать, как скоро его поглотит пламя