— И я, — отозвался Монкли, обернувшись на миг от своего нового поста у колдерштока.
— И я, прости меня Господи, — признал Вивиан. — Но мальчик говорит правду: я вышел из–за вашего стола, сэр, и, как вам известно, продолжил пить, к стыду своему. Так я пропустил команду «все наверх», и это только усугубило мрачность моего состояния. Я стал пить больше и больше думать, и от этого ещё сильнее разъярился. Я при мальчике обозвал казначея убийцей. Потом снова заснул, а он, должно быть, взял мой нож и направился к каюте казначея. Проснувшись, я последовал за ним и увидел, как он набросился на Певерелла.
Глядя на кающегося лейтенанта, я не испытывал ничего, кроме гнева. Благодаря его несдержанности меня ждали впереди одни кошмары — мне представился троекратный трибунал: один для Андреварты, другой для Певерелла и третий для самого Вивиана. Одному Богу известно, что подумают король и герцог Йоркский о капитане, допустившем такие страсти и неповиновение среди своих офицеров. Возможно, найдется место и для четвёртого трибунала — надо мной, второй раз за мою карьеру, — а ничья репутация не выдержит двух. Боже, взмолился я, позволь мне проснуться, чтобы всё путешествие оказалось лишь страшным сном, и на самом деле я был в безопасности рядом с Корнелией, с назначением в гвардию в кармане! Но пробуждения не случилось, и я всё так же продолжал стоять на раскачивающейся палубе.
Положение Андреварты было много хуже, чем у всех остальных. Три свидетеля, включая его хозяина, видели, как он пытался убить одного из старших офицеров, человека благородного происхождения, получившего от Адмиралтейства пост на корабле. Даже юный возраст не помешает присудить Андреварте столько ударов плетью, что на его спине не останется живого места, а затем повесить мальчишку на рее.
Я повернулся к нему и сказал со всей возможной мягкостью:
— Что ты можешь сказать в своё оправдание, парень?
Андреварта дрожал. Сколько раз за свою короткую жизнь стоял он в строю со своими приятелями, слушая, как капитан зачитывает Дисциплинарный устав? Возможно, он задумывался о тридцать второй статье, но сейчас его, несомненно, занимала двадцать первая, говорившая о том, что нападение на старшего офицера, как и многие другие преступления, карается смертью.
— П-пришёл в его каюту, — начал он, запинаясь. — Он… он решил, что я пришёл за тем же, что и раньше. Вот он и накинулся на меня.
Певерелл начал было возмущаться, но я остановил его взглядом. Как капитан королевского корабля, назначенный лордом–адмиралом, я в этот момент был сразу и судьёй, и присяжными.