Из-за неудовлетворенности собой и от усталости настроение у Дайнеки было плаксивое.
— Папа… Разве правильно, что Велембовский вторую неделю лежит в холодильнике? Он же человек, а не кусок колбасы.
— У каждого своя судьба. — Отец поцеловал ее в лоб и погладил по голове.
Дайнека вздохнула:
— Он был хорошим человеком и прожил трудную жизнь.
— Откуда ты знаешь?
— Об этом рассказал Благовестов.
— Удалось записать разговор?
— Да. — Она подняла голову и посмотрела на отца: — А что, если Велембовского похоронить рядом с родителями?
— Ты хоть представляешь, во что это обойдется? Шнырь сказал, что их могила на Ваганьковском.
— Ах да, конечно… Это будет чересчур дорого.
— Не просто дорого, а очень дорого. И это — во-первых. Во-вторых, придется получать разрешение, которое в принципе получить невозможно. — Вячеслав Алексеевич задумчиво посмотрел в окно: — В конце концов, какая разница, где лежать после смерти. Я бы попросил сжечь меня в крематории. Не хочется лежать под землей и медленно разлагаться. Уж лучше — в огонь, а дальше, как получится: в вазочке — в колумбарий или развеять пепел над Енисеем.
— Почему над Енисеем?
— Там моя родина. Когда тебе стукнет пятьдесят, ты тоже вспомнишь, где твои корни.
— И где они?
— А ты как считаешь?
— Одной ногой я стою в Красноярске, второй — в Москве. В Красноярске живет моя мама. В Москве — потому, что люблю этот город и здесь мой дом.
— Да… — протянул отец. — Когда состаришься, выбор будет тяжелым.
— Надо подумать, где развеять мой прах, — сказала Дайнека.
— Слава богу, до этого тебе еще далеко.
— Так как насчет Велембовского?
— Что?
— Ты что-нибудь придумаешь? Не позволишь, чтобы он лежал в холодильнике?
— У каждого своя судьба, дочь, — повторил Вячеслав Алексеевич.
— Я не говорила тебе… — Дайнека чуть помолчала, потом продолжила: — Иногда я думаю, что, если бы не побежала за стариком, он остался бы жив.
— Не смей так думать! В том, что он умер, твоей вины нет.
— Потом еще этот Шнырь…
Уловив в ее голосе близкие слезы, Вячеслав Алексеевич сказал:
— Ну, хорошо, хорошо… Я над этим подумаю. Ну, и насчет Шныря. Не оставлять же и его в холодильнике.
— Спасибо, папа! — Дайнека расцеловала отца. — Ты замечательный человек!
— Я это знаю.
Домой они вернулись уставшие и голодные, и пока Дайнека варила вареники, Вячеслав Алексеевич повел Тишотку на улицу. Домой он вернулся с Настей.
Увидев ее, Дайнека застыла в дверях кухни.
— Вкусненьким пахнет! — радостно воскликнула Настя и погладила Вячеслава Алексеевича по спине.
Он сдержанно отстранился и, перед тем как уйти в кабинет, сказал Дайнеке: