В сущности, Боттичелли написал Природу. А как еще изобразить ее всю и сразу? Таблицей Менделеева? Зигзагом молнии? Зеленым флагом экологов? Не жена и не мать, по Боттичелли, природа – нежная плоть Земли. Ее волосы – колосья, прическа – урожай, взгляд – осень, наряд – зима, лицо – тихая грусть, а вся фигура – аллегория задумчивой меланхолии, разлитой в печальных садах романтиков.
В красавицах Боттичелли есть странная, почти мальчишеская угловатость, которой нет у Рафаэля. И конечно, в их зыбких телах нет того праздника материи, которым угощает зрителя Рубенс. Нет тут и всепоглощающей страсти, которая превращала в фетиш натурщиц Пикассо. У Боттичелли женщина недоступна, как привидение.
Стоя среди каменных людей Ренессанса, поневоле распрямляешь плечи, вытаскиваешь руки из карманов и чувствуешь стертость нашего века, рассчитанного на массовое производство.
Щедрые дары запрета
Ислам в Метрополитен
Война – самая интенсивная форма контакта, и часто культура побежденного берет реванш, захватывая захватчика. Так поступили греки с римлянами, русские – с варягами, даже Япония отплатила Америке за Хиросиму, заразив битников дзен-буддизмом.
Когда 11 сентября в Нью-Йорке началась «война с террором», главный музей страны и города вступил в нее по-своему. В Метрополитен началась грандиозная реконструкция исламского крыла[17], куда в XX веке только изредка заглядывали туристы по пути к буфету. Но сегодня искусство мусульманских народов предлагает себя в путеводители по XXI столетию, ибо глобус повернулся к нам исламской стороной.
Зная об этом и готовясь к испытаниям предстоящих конфликтов, исламская, прежде всего иранская, диаспора США оплатила существенную часть новой экспозиции. И в этом сказалась традиционная предусмотрительность национальных культур, каждая из которых устраивает посольство своего искусства в мировой столице Нью-Йорка. Разумеется, в этой когорте и народы бывшего СССР – латыши, литовцы, эстонцы – пестуют свою инакость и чтят своих кумиров, чтобы отделаться от стертой «советской национальности». Русские, однако, в этом процессе не участвовали, потому что никогда не боялись потеряться. Чем и воспользовались украинцы, открыв на оранжевой волне солидарности роскошный музей в даунтауне. В отсутствие конкуренции, он предложил падким на авангард нью-йоркцам такую историю искусства, в которой его украинскими мэтрами стали все, кто бывал в Киеве, – Архипенко, Шагал, Малевич. И это безошибочная тактика. Художник – лучший посол. Он предлагает чужим свое именно таким, каким его все готовы полюбить: красивым.