– Нет. Я слышала, отец Жени Беленко застал её с одним из этих парней и еле увёл домой. А потом Женька пропала.
– Что значит «пропала»? – выдыхает Лайя.
– То и значит. Мне вчера госпожа Майзельс сказала. Ты не знала?
– Нет. С каких это пор ты сделалась сплетницей?
– Это не сплетни, а правда.
– Погоди-ка. А когда Женя пропала?
– Не знаю. Дня два назад. Или три.
– Получается, как раз в тот день, когда я видела её на реке. Она каталась на коньках с Мишей и… – Лайя умолкает. – Странно всё это.
– Ну, я не присматриваюсь к гоям, – пожимаю плечами.
– Интересно…
– Что именно?
– Надо бы спросить Фёдора, когда он в последний раз её видел.
– Кого?
– Женю.
– Да я не о ней! Кого ты спрашивать собираешься? Что ещё за Фёдор? Он один из… Лайя, я же тебе запретила к ним приближаться.
– Я отношусь ко всем людям одинаково. Не то что ты.
– Неправда!
– Правда! Тебе наплевать на гоев, тебя заботят только евреи. Если ты у нас такая набожная, должна любить всех божьих тварей. Иногда, Либа, я тебя не понимаю. Шарахаешься от красивого парня, который явно положил на тебя глаз. Сколько можно ждать незнакомца, которого тятя якобы собирается тебе найти? Неужели не хочешь выйти замуж по велению сердца? Отцы, бывает, тоже ошибаются. – Лайя вздыхает. – Впрочем, чего ещё от тебя ждать? Ты сама вылитый отец.
Фыркнув, сестра идёт дальше.
Временами Лайя не соображает, что это такое – быть еврейкой. Есть веские причины, по которым мы женимся только на единоверцах и вообще держимся своих. Это неевреи не понимают нас, а вовсе не наоборот. Однако Лайя умудряется перевернуть всё вверх ногами и заронить в мою душу зерно сомнения. С недавних пор от сестры у меня голова идёт кругом.
Делать нечего, шагаю за ней. Решаю не обращать внимания на её шпильки и подумать о Довиде. Щёки тут же вспыхивают. Вдруг ночью я его проворонила? Он приходил, стучал, а я не проснулась? Или всё же не приходил? И если так, что я чувствую, разочарование или облегчение? Как бы там ни было, пока я была у них в лавочке, он только и делал, что смеялся надо мной.
– Ага! – восклицает Лайя. – У тебя всё на лице написано.
Я сама не заметила, когда её догнала.
– Ничего там не написано, – возражаю я, думая про себя: «Его глаза…» – Ни-че-го-шень-ки. И думаю я о… совсем о другом.
– Как бы не так! И в тебе, оказывается, горит огонёк.
Мотаю головой, но сестра продолжает смотреть скептически.
– Лайя, послушай, евреи, неевреи, это всё неважно. Просто с этими торговцами что-то нечисто. Одно хорошо: у нас нет денег на их фрукты.
– Брось! А почему ты спала внизу? Кого-то ждала? Довида, да?