Рука оставила в покое мой пах, пальцы исчезли, и в задний проход наконец упёрлось то, с чем я меньше всего хотел знакомиться.
По-видимому, господин успел смазать свою колдоёбину. Как бы ни хотела она влезать в узкий проход, как бы я ни пытался вывернуться, глотая немые слёзы, господин всё равно заталкивал в меня эту штуку. Всё глубже и глубже, пока мне не стало казаться, что это никогда не кончится.
Когда Эйриг наконец замер, я почувствовал себя насаженным на древко. Так, должно быть, ощущали себя посаженные на кол. Изнутри распирало нещадно. Казалось, что стоит только пошевелиться, и я тресну, расползусь по швам.
— Потерпи, — произнёс Эйриг.
Рука огладила мою поясницу, предлагая прогнуться ниже. Слёзы неслышно срывались с подбородка, падая на простыню. Пальцы господина нашли мой собственный признак мужественности и продолжили массировать. Я, по слабости душевной, был согласен на что угодно, лишь бы этот кочан в моей заднице не двигался.
Мои чресла успели набраться кровью, когда господин, видимо, решил, что тянул достаточно и стал неторопливо толкаться сзади. Было больно. Но кое-что к тому времени онемело, и я мог терпеть.
Его движения становились отрывистей и резче. Иногда мне казалось, что он срывался, но после нескольких болезненных толчков, Эйриг снова брал себя в руки. Колени затекли, руки подгибались.
— Ляг, — господин нажал мне на спину, и моя грудь опустилась на простыню, руки разъехались в стороны.
Я бы упал от его резких, набирающих силу толчков, но Эйриг крепко держал меня за бёдра, тараня всё сильнее. Его мужской орган проникал в меня свободнее. Так, словно моя бедная задница растянулась под нужный размер и теперь с лёгкостью заглатывала кол целиком. Особенно жгло, когда Эйриг, всадив на всю длину, бился о мои ягодицы.
Казалось, это действительно никогда не прекратится. Но вот он сорвался. Меня буквально сносило в стороны, если бы не крепкая хватка, я бы отлетел. Задница превратилась в сквозное отверстие. Внутри всё жгло и кипело, саднило и трещало. Тяжёлые яйца господина бились о мои.
Его и без того непомерная штуковина закаменела. Он насаживал меня словно огородное чучело. Размашисто засаживал со всей дури.
Я был напряжён, так напряжён, что любое новое движение могло заставить меня разлететься на части. Вспыхнуть разом — и сгореть дотла. Разорваться на тысячи мелких ошмётков.
Тем, что со мной происходило я бы не поделился ни с кем. Я вообще не знал слов, которые бы рассказали то, что я испытывал, когда господин, пользуя меня для собственного наслаждения, вздел безвольное обмякшее тело и, прижав к себе спиною, выплеснулся в разодранные кишки. Сжал мой член, и от лёгкого давления я тут же излился, выстрелив до самых подушек густой мутной слюной.