Мне показалось, мы только вошли, а свет уже угасал, и я, посмотрев, что делают другие, опустился на стул позади Эйрига.
— Садись ближе, — бросил он взгляд на стул рядом.
Это было неправильно. Слуге, пусть и личному помощнику, не полагалось сидеть вровень с господином, но это был мой первый и скорее всего единственный шанс узнать, что же такое театр.
Я быстро пересел на соседнее с Эйригом место и застыл, будто ждал, что меня собираются уличить в непозволительном нарушении этикета. Но нет, на меня совсем никто не смотрел. Публика продолжала рассаживаться, ложи — так назывался наш балкон, продолжали наполняться людьми, но к нам больше никто не присоединился.
Стройный голос десятка скрипок разом наполнил пространство, зазвучали тромбоны и клавесин — шум растворился, осталась только красота. Шторы, тяжелее и гораздо длиннее тех, что в доме у Эйрига, распахнулись…
Я задумался, припоминая монотонный рокот Содара, решившего просветить меня насчёт театра…
Точно! Шторы назывались занавесом и его подняли.
На сцене оказалась девушка. Широкий луч света пригвоздил её к месту, музыка затихла, но не исчезла, и чудесный высокий голос завёл песню.
— Я ничего не понимаю, — прошептал я погодя, надеясь, что Эйриг не убьёт меня за то, что я раскрыл рот.
— Она поёт на другом языке, — едва заметно склонил он голову ближе ко мне.
Я выдохнул с облегчением, чуть не решив, что я так глуп и необразован, что высокое искусство не для моих ушей.
— Но как же я понимал навистральцев? — осенила меня внезапная мысль.
Всю ночь, гуляя по Тартаре, я прекрасно разбирал, что говорят вокруг. Иногда голоса были сиплыми, иногда булькающими и стрекочущими, так что приходилось навострить слух, но я точно осознавал всё, до последнего слова. И торговцев в лавке, и портных в ателье.
Эйриг вдруг потянулся ко мне и опустил руку мне на грудь.
Я замер в растерянности, и с запозданием понял, что он имеет в виду.
— Амулет?
Он кивнул и убрал руку.
Я воровато огляделся, проверяя никто ли не заметил странного поведения господина. И вдруг обнаружил, что некоторые дамы, занимавшие противоположные ложи, смотрят прямо на нас. Вернее, не на нас, а на господина Эйрига!
Неужели они видели его двусмысленный жест? Нет, перегородка была достаточно высокая, чтобы они ничего не заметили. Но на что они тогда таращатся?
Взгляд Эйрига был по-прежнему прикован к сцене — он не замечал ничего вокруг. А я уже не мог просто слушать и получать удовольствие. Я всё равно ничего не понимал, хоть голос и был приятным, я никак не мог забыть об этих липких настойчивых взглядах, цеплявшихся за наше укрытие. Если сначала они казались мне осторожными и любопытными, теперь дамы настойчиво заглядывали в глубину, словно стараясь всё рассмотреть.