Отвратительное зрелище, по сравнению с которым моя жалкая комнатушка, четыре на пять, казалась уютной норой.
Спустя долгую паузу Дитер прошёл дальше, поднял с пола завалившийся набок стул и сел за стол, сложив перед собой руки треугольником. Цорм и остальные поспешили следом, расселись вокруг, в ожидании вытаращившись на альфу. Я не стал приближаться, отойдя к окну, как можно тише, и оказываясь у альфы за спиной.
Рядом дырою зиял дверной проём, за которым была кухня. Вид её мало чем отличался от остальной обстановки. Добавилась немытая посуда, состоящая, по большей части, из не раз горевших кастрюль и сковородок. Черепки, напоминавшие о тарелках, щедро усеивали углы. Похоже, здесь пользовались металлическими и пластиковыми мисками. Протухшими объедками тянуло за километр.
Я отвернулся, уставившись в окно. Сквозь пыльный в потёках квадрат просматривался внутренний двор. К амбару примыкала постройка пониже, ломавшаяся перпендикуляром; её краем вполне могла оказаться эта самая комната, где мы застряли. С третьей стороны двор закрывал высокий забор, увитый колючей проволокой. В стороне лежали резиновые шины, рядом поднимались разломанные брусья и турник, дальше осела приличная гора развезённого песка.
Пока я осматривался, Дитер закурил. За ним и остальные. Первый его вопрос был про то, почему мы в этой дыре.
— Так… — начал Цорм слегка озадаченно, — а где же нам быть? Тебя как заморозили, так сразу начались разборки за территорию. Тяжело нам пришлось, многие отправились на тот свет. Года два-три спустя оживилось правительство. Тиратия получила право самосуда на месте. А мы и так были побиты, пришлось залечь. Ты на меня так не смотри, — нахмурился Цорм. — Тогда все заткнулись, зализывая раны, не мы одни. Откуда ж нам было знать, что законники, гори они вечным пламенем, так быстро сумеют поставить город на колени. Сразу линчевали где-то треть, всех, кого сумели поймать. Верно я говорю, Зереб?
Водитель-бета кивнул, хмуро глядя в пол, будто события далёких дней вставали перед его глазами.
— Остальные сидели тихо, думали что делать. Порядки поменялись сурово, утыкали всё сплошь камерами. Районы мы оставили почти сразу, чтобы наших не подставлять. Бывало они и до семей докапывались. Лет шесть спустя по городу прокатилась волна митингов и демонстраций. Без разрешения, конечно. Разрешения на публичные выступления и свободу слова уже не давали. Тираты выгрузились из военных грузовиков, забросали протестующих против драконовских мер газом, глуханули световыми гранатами, и пока люди валялись в бессознанке, обошли дубинками так, что едва ли кто ушёл с целыми костями. Понятное дело, все ещё больше возмутились. Народ вывалил на улицу с забастовками. Мы подключились. Восстание, не восстание, но и тират прилично потрепало. Хоронили тогда дня четыре. После того мы свалили ещё подальше, — Цорм раздавил окурок о смятую алюминиевую банку и закурил новую. — Здесь раньше была промзона. Пропуска, шлагбаумы, досмотры — полный фарш. После той разборки цеха опустели. Конеш, они ж всех в основном работяг тогда и постреляли. Кризис начался. В общем, хоромы остались невостребованные и мы заняли этот квадрат…