— Не стоит, мой мальчик, — выпученный глаз поймал едва уловимое движение, повернувшись в глазнице отдельно от второго, продолжавшего пялиться куда-то в пустоту.
«Что за?..»
— Знаешь, — страшный взгляд сфокусировался на темно-русой макушке Кира, как будто глядя в его глаза. — Я ведь пытался перевоспитать вас, людей. Оказавшись на собственном детище после катастрофы и долго скитаясь по великолепному творению моего народа, я однажды поверил, что не все еще упущено, ведь будущее нигде не записано, — ученый хмыкнул и продолжил все тем же безразличным голосом. — Становясь для вас богом раз за разом, я пытался вбить в ваши пустые головы хоть немного толку…, но ничего не вышло. Вы просто не желаете слушать! Я брал себе помощников, давал им силу и власть, но… снова провал. Провал за провалом. Вы неконтролируемые. Я не раз пытался стереть вас с лица земли, — из глубин горла едва уловимо раздавались тяжелые поскрипывания, словно от плохо смазанных ржавеющих петель, — насылал потопы, бури, извержения, но вы как тараканы забивались в щели и выживали. Выживали снова и снова! Даже болезнь отказывается выжрать вас всех, — с ненавистью рыкнул он. — Почему? Почему, Кир?
Повисла пауза, и парню никак не удавалось понять, действительно от него ожидают ответа или нет. Все же он решил не молчать.
— Жизнь сильнее всего. Сильнее планов и расчетов.
Хохот. Жуткий, раскатистый, скрежещущий тысячями ржавых гаек и винтиков, оглушительным эхом он прокатился по комнате.
— Ты прав! Ты тысячу раз прав! Сколько раз я пытался просчитать все вероятности этой системы. А потом внезапно понял, что система движется! То, что сегодня является Абсолютом, не является таковым завтра. И влияете на нее именно вы, — Инженер перевел взгляд на непонятный сгусток света.
Отчего-то Киру казалось, что это нечто, зажатое между сухих крючковатых пальцев, очень важно.
— Ваша воля, желания, глупые просьбы… все меняет систему ежесекундно, просчитывать не имеет смысла, — печально закончил Инженер, плечи его осели, и тело Санары, колыхнулось безжизненной тенью в длинных руках. Кир скрипнул зубами от невозможности сделать шаг, от невозможности вернуть то, что ему так дорого.
— То есть, вы признаете поражение?
Азул напрягся. Если этот псих сделает хоть одно необдуманное движение… принц был начеку.
Белесые сферы с прозрачно-голубой радужкой натужно провернулись в углубившихся ямах глазниц, отыскивая дерзкого мальчишку.
— Признаю, Кир. Признаю.
— Тогда отпустите ее.
— Видишь ли… я готов признать поражение. Я проиграл вам Гею, но… Ведь я тоже человек, или был им когда-то, — безгубый рот растянулся в отвратительном подобии улыбки, блестя белыми ровными пластинами зубов, — и ничто человеческое мне не чуждо… Нет, вру. Чуждо, и очень многое, но не злость, не чувство справедливости, которое клокочет где-то глубоко внутри, а ведь я заменил, кажется, каждую деталь, то есть каждый орган на более совершенную конструкцию. И все же это чувство тикает, не замолкая…