Лаковый «икарус» (Шапко) - страница 7

Мужчина бросил трубку. Отвалился на спинку кресла, и еще долго перекидывал карандаш. Карандаш был толст, стоеросов. Под два его цвета можно было подогнать все на столе. Всё на свете. Его можно было только раскрошить. Как череп.

6. Тараканы по́ полу, паук на потолке

В марлевой повязке и резиновых перчатках Кропин ползал на коленях по коммунальной кухне, подпускал и подпускал из баллончика. Под плинтуса, под газовую плиту, вдоль стены. «Сколько же вас, паразитов, развелось! По всей Москве… Тараканы, моль, блохи, клопы! Никогда такого не было!» Приклонив голову к полу, заглянул под кухонный стол Чуши. Да-а, хозяйка… Пустил туда отравы продолжительно, широко. Поливая, сметал все тенета и грязь. Дал струю и под пустую тумбочку Жогина. Так, на всякий случай. Все так же на коленях ладонью выглаживал одеревенелую спину. Хотел уже вставать, и уставился на таракана. В метре от себя. На полу. Таракан весело, хулиганисто ждал. От него, Кропина. Потом побежал. Дескать, догоняй! Как на ветру затрепался. Как с флагом он. С победным флагом!.. А-ах, ты! Забыв про суставы, Кропин отчаянно заширкался за ним на коленях. И жег, жег его с садистским выражением лица.

Вставал на ноги. Суставы потрескивали, щелкали. Сняв марлевую повязку и сдернув перчатки, бросил все в раковину. Распахнув окно, глубоко дышал. Вдоль сырого бульвара пролетали машины. Неподвижный, во весь торец дома, плакат призывал хранить деньги в сберегательной кассе. А повыше, над плакатом, ходили осенние сажные облачка. «Надо предложить Новоселову. Саше. Этот дихлофос. Сильный как будто…»

Все время помнилось о Якове Ивановиче. Но прежде чем поехать к нему, решил выкупаться. Суббота. Пошел к себе за бельем, полотенцем, мочалкой. Пока ходил – ванную заняли. Чуша. «У-уть, Кропин!» – со всплесками послышалось жизнерадостное с низу двери в деревянной решетке. «А-а, черт тебя!» Топтался, не знал, куда белье теперь: в комнату ли обратно, на кухню ли пока? Отнес на кухню, положил на подоконник.

В высоком коридоре, бросая взгляды на еле мерцающую под потолком лампочку (Чушин хахаль опять сменил!), далеко отстраняясь от настенного аппарата, – осторожно набрал номер. Попал не туда. Еще попытался – опять накладка! Чертыхаясь, пошел за очками.

С нарастающим беспокойством вслушивался в пустые и пустые гудки. Задрожавшей рукой трубку на место, на аппарат старался. Снова сдернул. Быстро набрал номер. Сразу упала в трубку рассыпающаяся, потрескивающая одушевленность, и через долгую секунду взвесился в ней дорогой голос. Кропин закричал: «Яша! Черт! Здравствуй! Почему не отвечаешь, не берешь трубку?» С приоткрытым ртом, улыбчиво уже, ловил ответные слова. Снова кричал. Радостно. Освобожденно.