Само собой, Яша возмутился и произнес пылкую речь о том, что человек должен быть сознательным, и не только потому, что жизнь у него одна, но и потому, что он является частью общества. Кауфман сыпал метафорами, смело обобщал и как-то незаметно пришел к выводу, что такие, как Яхонтов, тормозят развитие государства, подают дурной пример и вообще…
– Ты на митингах не выступаешь? – хладнокровно поинтересовался Антон. – Ну я так и думал, что выступаешь… Слушай, Яхонтова уже час не видно. Сходи к нему, проведай, а то мало ли что…
Яша вышел из дома, заглянул к дворнику в окошко и убедился, что тот храпит на постели в одежде и даже не сняв сапог.
– Я все-таки не понимаю, почему его не убили, – заметил Яша, вернувшись в дом. – Если он был пьян и спал, легче легкого было с ним разделаться.
– А если не был? Если спрятался и видел бандитов, но нам сказать побоялся? Вот то-то же…
Условились, что Антон будет дежурить до 11 вечера, а затем, до пяти утра, – Яша. Сумерки окутали дом, в небе над Пречистенкой повисла одинокая звезда. Где-то вдали завыла собака. Антон спал на диване, а его напарник сидел возле окна, из которого было видно пристройку дворника. Прежде Яша отчаянно боялся, что уснет на посту, но сна не было ни в одном глазу. Стенные часы с кукушкой, которые некому теперь было заводить, молчали, и весь старинный купеческий особняк вдруг стал напоминать парящий в ночи корабль «Летучий Голландец», населенный зловещими призраками. Нервы Яши были натянуты, ему стало казаться, что кто-то ходит по дому, где-то скрипят половицы… Не выдержав, он разбудил Антона, который спросонья недовольно поглядел на него.
– Антон… Ты слышишь?
Собака завыла ближе, и Яша почувствовал, как волосы на его голове вот-вот встанут дыбом от ужаса. Антон прислушался, вынул из кобуры оружие, как-то нехорошо дернул шеей и бесшумной походкой, неожиданной для малого его комплекции, скользнул к дверям.
– Мне пойти с тобой? – прошептал Яша.
– Нет. Оставайся у телефона.
…Само собой, он не послушался и двинулся следом за Антоном, зачем-то прихватив с собой пресс-папье покойного профессора. Слева тьма, справа тьма, тьма спереди, и из нее вдруг выплывает четырехугольник портрета. Позолоченную раму ласкают лунные лучи, и кажется, что Елистратов величественно и презрительно улыбается с полотна.
– Ступени скрипят, – лепечет Яша, заиндевев от ужаса.
– Да тише ты! – шипит Антон и крадется к выключателям. – Стой, стрелять буду! – неожиданно орет он и врубает свет на полную мощность.
Визг, топот, что-то падает и с грохотом катится по ступенькам.