Он задумался, казалось, его мало интересует реакция собеседника, точнее слушателя. Но это было не так. Боковым зрением он замечал всё.
Маннергейм, внимательно глядя на него, ждал.
— Что вы молчите, господин маршал?
— Я слушал вас, господин рейхсканцлер. Теперь обдумываю то, что вы сказали. Информации много. И ваша точка зрения на события, которая для меня важна.
Канцлер молча кивнул, и взгляд его снова стал несколько отрешённым, он погрузился в свои мысли. Но это было совсем недолго. Секунд двадцать, может быть.
— Скажите мне, господин маршал, почему вы весной, да и в сорок первом осенью тоже, защищали евреев?
Маннергейм внимательно смотрел на него, стараясь понять, что он имеет в виду. Барон защищал многих, и национальность для него не играла решающей роли. Истинно сильным людям, а не тем, кто хочет таковым казаться, свойственна потребность защитить обездоленных. Не всегда, но это бывает нередко.
— Зачем вы это делали, господин маршал? Просто дружеский вопрос...
— Что конкретно вы имеете в виду, господин рейхсканцлер?
— Вы были против вывоза евреев из Финляндии в Германию. Почему, господин маршал?
— Ну... Люди жили там, у них там было всё...
— Это не люди! Это евреи, господин маршал! Неужели вы этого не понимаете?! — В глазах Гитлера барон видел искреннее изумление. Фюрер был крайне удивлён, даже потрясён тем, что такой человек, как маршал Маннергейм, не понимает разницы между людьми и евреями...
Барон оказался в сложном положении. С одной стороны он, тщательно подготовившись к встрече, сумел выполнить главную задачу. Он сумел дать убедительную картину той непосильной ноши, которую возложила война на страну Суоми. Мастерски владея логикой мышления и слова, барон безупречно выстроил обоснование, показал слабые места в экономике — остановленные военные заводы, нехватку топлива — угля, бензина, дров, электричества. Острый дефицит продуктов питания. Отчасти это было верно. Но только отчасти. И он, Маннергейм, главком финляндской армии, не желал, не мог допустить, чтобы его армия, его солдаты, единственные защитники его страны Суоми, которых он обучал, вооружал и пестовал, втянулись бы, углубились в чёрную мясорубку большой войны.
И Кейтель, и Иодль, командование вермахта, неоднократно просили, настаивали, требовали, чтобы он, как союзник, направил войска для участия в Ленинградской операции. Чтобы он перерезал Мурманскую железную дорогу, по которой союзники поставляли в СССР оружие, продукты, многое из Мурманского порта.
А он прекрасно понимал, что этого делать нельзя. Это было в интересах Германии, а не Финляндии. И если бы Советский Союз не напал на Финляндию в тридцать девятом и не отрезал по кабальному договору исконные финские территории, такого союза с Германией у Суоми бы не было. Может быть, Финляндия осталась бы нейтральной в этой войне. Хотя в тех обстоятельствах это было весьма непросто. И тогда это зависело, конечно, не от него, Маннергейма, а от президента и правительства. И вот сейчас маршал уже убедил его, упорного, своенравного властителя, в своих объяснениях. И теперь разрушить налаженный контакт, поставить под угрозу интересы своей страны из-за странной одержимости, навязчивой идеи этого человека...