...Утром им не надо было идти в штаб, отъезд на фронт завтра, и Волохов предложил:
— Давай, Егор, сводим твою Катю в зоопарк!
Дело было за завтраком, Катя в этот момент наливала чай и, от неожиданности, чуть чайник с заваркой не выронила.
— Да вы что, ребята?! Что я маленькая, что ли? — Потом вдруг заулыбалась, присела к столу, пригладила рукой седеющие волосы. — А что? Может, и вправду сходим? Живу, в общем-то, рядом, а была я в зоопарке нашем, дай Бог памяти, лет двадцать назад... Вот как.
— Ну так что, идём? — Улыбался Волохов.
— Конечно! — Подтвердил Егор.
...Медведь был спокойный и очень большой. Бурая и густая его шерстяная шкура перекатывалась по его могучим лопаткам. Он, косолапо переваливаясь с боку на бок и почему-то недовольно урча, прошёл по камням и спустился в бассейн. Ему было жарко. Поплыл, загребая могучими лапами.
Волохов с минуту задумчиво смотрел на медведя, потом сказал:
— Ведь предупреждал же их мудрый Бисмарк: «Не трогайте русского медведя!» Не послушались!
— Кто? Немцы, что ль?
— Ну да!
— Это — Гитлер. Он — сам себе голова. Теперь вот будет расхлёбывать.
— Да, если всё пойдёт нормально, через год в Берлине будем, пожалуй.
— Ну... не говори «гоп»... По срокам ещё по-разному может получиться.
— Да... конечно. Но в Берлине — будем.
— Думаю, да.
Длиннохвостый гиббон корчил рожи. И не просто так, а именно Кате. Она оглянулась, увидела, что на неё никто не смотрит, и скорчила рожу гиббону в ответ. Обезьяна от этого оказалась в восторге. Завизжала радостно и руками стала растягивать себе щеки, одновременно скалясь, будто смеясь, и высовывая красный язык. Хвост обезьяны тоже восторженно взмахивал.
И Катя, и Волохов с Вересаевым смеялись так чуть ли не до колик....
— А этот гиббон проявляет к даме повышенное внимание! — Пошутил Егор и покосился на Катю. Обеспокоился, что обидится.
Но Катя не обиделась:
— Конечно, не то, что мой муж, генерал Вересаев. Вы могли бы, генерал, и поучиться у этой благородной обезьяны, как проявлять внимание к даме.
Егор промолчал. Тут она была, пожалуй, права.
Они бродили по аллеям московского зоопарка, радуясь, что он работает, как и до войны. Что все звери живут и радуют детей. И не только детей.
В пруду плавали пеликаны и лебеди. Утки перелетали с места на место. И таким покоем и миром веяло от всего этого, даже сердце щемило. И не верилось, что где-то ещё идёт тяжёлая и кровавая война и неизвестно, сколько ещё будет идти. И что на эту войну завтра уйдёт Егор и его друг. На войну, где уже находится её сын, её ребёнок, совсем ещё мальчик. Воюет в этих железных и чадящих танках. Которые время от времени взрываются и горят. Спаси, Господи, Серёжку и Егора. И Волохова. И всех. Почему женщины Земли позволяют своим мужчинам воевать? Убивать друг друга? Почему? Потому что их, женщин, об этом не спрашивают. А зря. Если б спрашивали мужчины своих женщин, может быть, и войн бы не было. Потому что все матери против войны. По доброй воле матери сыновей на войну не отправляют.