Я даже заинтересовалась.
Посыпались предложения бить посуду, курочить музыкальные инструменты, делать граффити на стенах самых известных музеев, рвать копии великих полотен.
Школота зелёная! Интересно, они хоть слышали про Герострата? Лично я не мелочилась бы и сделала так, как он: спалила бы полгорода. А если бы не успокоилась, остальные полгорода тоже сожгла бы.
Но Полина бестрепетно всё выслушала.
– И никого из вас не смутило, что мы говорим о взаимоисключающих понятиях? – спросила она. – Разрушительное творчество! Это оксюморон! В основе любого творчества лежит созидание, а не разрушение.
– А если это разрушение традиций? Маяковский там, «Пощёчина общественному вкусу» и всё такое? – вмешалась я.
– Это совсем другое. Но хорошо, что ты об этом заговорила, Леся, – сказала Полина. – Разрушение традиций как раз закономерный процесс.
Она подошла к проектору. На экране замелькали известные полотна. Кандинский, Малевич, Шагал, Сомов, Зинаида Серебрякова, Вера Хлебникова…
– Эти художники переступили через традицию. Но они творили своё будущее, а не стояли на развалинах храма, как предлагает большинство из вас.
Я слушала её и черкала в тетради. Не стихи, нет. Совсем другое.
– А как насчёт разрушений в самом человеке под влиянием искусства? – мне не хотелось сдаваться.
Полина кивнула:
– Это вопрос. Искусство бьёт по болевым точкам, обнаруживает уязвимые места…
На экране возник совсем другой видеоряд. Модильяни, Мунк, «Поверженный Демон» Врубеля.
– Но даже в этом случае творчество разрушает прежде всего самого художника. А нас, всех остальных, — ну, наверное, предупреждает.
– Чушь! – заключила я. – Никто не учится на чужом опыте!
– А искусство вообще ничему не учит. Оно только восполняет пробелы. Компенсирует то, чего не хватает в жизни человеку. Или человечеству.
Я аж вздрогнула. Эту мысль я слышала, по крайней мере, второй раз в жизни. И первый раз угадайте, от кого? Прав Арсений: оба они инопланетяне. Причём с одной планеты.
Звонок с урока прервал наши рассуждения, умные и не очень.
Я подошла к Полине и протянула тетрадку:
– Это мой разрушительный перформанс. Вам нравится?
На рисунках, моих неумелых рисунках, гуляла разноликая, но узнаваемая смерть. Человечек болтался на виселице. Человечку рубили голову. Человечка переезжала машина.
У человечка были жёлтые глаза.
Полина нахмурилась.
– Что? – с вызовом спросила я. – Разве вы не учили, что художнику позволено всё? Или вы уже так не считаете?
– Считаю так же, – сказала Полина после короткой паузы, во время которой она рассматривала мучения человечка. – Для художника нет запретных тем. Но это не значит, что все они достойны восхищения.