Наконец, он решил поместить бесценный предмет в узкую щель под нижней обвязкой, там, где грубо отёсанное бревно легло на сучок и неплотно прижалось к камням фундамента. До этого места он легко мог дотянуться даже из положения лежа, а также рядом вмуровано было кольцо, к которому крепилась державшая Новицкого цепь. Короткое широкое лезвие не подходило на роль оружия, но вполне могло служить инструментом. Сергей рассчитывал расковырять камень рядом с кольцом, ослабить его крепление, а потом, в удачное время, выдернуть цепь целиком и, может быть, опять попробовать счастья, поискать воли.
Но сначала нужно приучить стороживших его людей к тому, что, по крайней мере, половину даже дневного времени он только лежит, отвернувшись к стене, накрывшись с головой одеялом. Но, решив притворяться, Новицкий по-настоящему пустил болезнь в своё тело. Он скрючился, закрывшись синим стёганым покрывалом по самые уши, и тяжело, часто дышал, так что воздух обжигал ладони на выдохе.
Странные видения мелькали в его воспалённом сознании. Грозная, иссиня-чёрная струя текла по жёлтой равнине, захватывая и топя селения, города, поглощая реки, холмы, предгорья и даже самые горы. Моря, и те оказались в её власти, полной и нераздельной. Основу струи изначально составила не вода, но совсем иная субстанция. В бреду Новицкий не мог представить, какова же она на ощупь, на вкус, но знал, что зовётся она — История. Никто не мог ей сопротивляться, ничто не могло устоять перед её напором. Мелькали иногда на её поверхности человеческие лица и морды животных, острия копий и стволы пушек; чья-то изломанная корона вдруг взлетала на воздух, подброшенная вспухнувшим валом, но, опустившись, вновь исчезала в пучине. Страшный шум сопровождал течение этой струи, словно бы сотни, тысячи невидимых барабанов рокотали в её глубинах. Откуда стекала и куда стремилась она, оставалось для больного неразрешимой загадкой. Он мучился, потому что не мог понять хода её и смысла. Он понимал, что пока ещё способен оглядывать её с высоты, но очень скоро тот утёс, на котором он сумел утвердиться, сточится сильным потоком, падёт, и его самого увлечёт странная сила, природу которой он ещё не сумел разобрать и, скорей всего, не успеет.
Он хрипел, задыхался, потел от смертельного ужаса, пытался выговорить хотя бы одно последнее слово, но не мог. Холод поднимался от самых ступней, захватывал лодыжки, бёдра, пах, подкрадывался к сердцу. Он знал, что это действуют испарения той самой струи, что должен немедленно сойти с места, искать средства к спасению, но убежище его было окружено всё той же струёй, простиравшейся в Вечность, и он заплакал, вдруг поняв, что должен немедленно и навсегда подчиниться, что иного выхода у него уже нет.