Она ещё что-то шептала, но Новицкий уже не разбирал слов. Сердце его пока оставалось здесь, и оно заколотилось от близости гибкого, горячего тела. Жар кожи Зейнаб, казалось, обжёг его сквозь её рубаху и архалук, сквозь лохмотья его черкески, бешмета и такой же рубахи. Он обхватил плечи девушки и притянул к себе. Она прильнула к нему послушно, обвив его пояс... И вдруг вывернулась и отскочила, поправляя измятое платье.
— Нельзя!
Погрозила пальцем, скользнула к выходу. У самого порога остановилась и бросила через плечо, из-под полуопущенных ресниц взгляд, от которого сердце Новицкого подскочило куда-то к горлу.
— Нельзя! Вот женишься — всё твоё будет. А пока — ничего... Уйдёшь — пришли весточку.
Одно мгновение — и она уже растворилась в горячем воздухе. Только ствол молодой чинары остался в рамке дверного проёма.
Новицкий и сам знал, что должен уйти немедленно. Во всяком случае, раньше, чем Абдул-бек вернётся с деньгами. Всю ночь до прихода Шавката он ковырял камень, в который заделано было кольцо, державшее его в хижине. Лезвие ножа, что оставил ему шотландец, обломилось уже где-то за полночь. Но это Новицкого не слишком расстроило. Оружием подарок Кемпбелла не мог служить ни при каких обстоятельствах, а в качестве инструмента половинка лезвия была ещё и надёжнее.
К утру Сергей сумел обнажить несколько дюймов штыря, которым оканчивалось кольцо. Он только не знал — как глубоко уходит пруток в фундамент, хватит ли ему следующей ночи, чтобы закончить работу. Что этого времени может у него и не быть, что его вечером заберут нукеры, посланные нетерпеливым беладом, он запретил себе думать. Оставалась ещё опасность, что усилия его заметят, когда придут готовить цепь для прогулки. Он решил, что останется в постели, притворится больным, и весь день пролежал, скорчившись и стараясь дышать коротко и с усилием.
Зейнаб не пришла, а Шавкат не тревожил Новицкого. Парень появился с рассветом и просидел до темноты молча, всё так же пуская на стружку один за другим подобранные куски дерева. Такое времяпровождение его нисколько не тяготило, тогда как Новицкому представлялось, что этот день никогда не закончится, так и будет тянуться до самого Судного дня, наполненный запахом пыли, шорохом чиркающего ножа и его собственным нечистым дыханием.
Но всё-таки наступил момент, когда Шавкат поднялся, вышел за дверь, принёс несколько прутиков, смел стружку в очаг и попрощался до завтрашнего утра. Сергей сосчитал до сотни и принялся за работу. Он не спал уже вторые сутки и находился в лихорадочном состоянии, словно в самом деле был нездоров. Ощупал пальцами штырь, попробовал покачать, но тот стоял мертво. Новицкий достал из тайничка нож и принялся скоблить камень, превращая обломок скалы в крошку, словно сам был ветром, водой, этими беспощадными орудиями времени.