— Да я же ему руку и прострелил! — загремел Якубович. — Шереметева моего Завадовский ранил тогда в живот. Помучился Васька и к вечеру умер. Противник его выкрутился из дела, родные помогли, а нас, секундантов, помурыжили в крепости и сюда, на Кавказ. Я его тут отыскал. А не изволите, говорю, господин Грибоедов, доиграть нашу партию. Отчего же, отвечает, изволю. Нашли нам какую-то лощину. Он выстрелил — промахнулся. Стал, повернулся боком, пистолетом прикрылся. Лукавить не буду: стрелял, чтобы убить. Посчитаться хотел за Ваську. Но попал, видите, как раз в рукоять и руку ему повредил. Дальше секунданты подбежали, уговорили, наконец, примириться. Я согласился и не жалею. Человек он славный: храбр, умён... Излишне, правда, ловок со старшими, ну да и это не вредно. Пусть, думаю, ещё землю потопчет. Я же ему, дон Хуан, даже обязан своим переводом из гвардии. Другому, может быть, наказание, а мне эти горы против улочек петербургских!..
Он бросил поводья и развёл в стороны свои бугристые руки, словно надеясь заключить в объятия разом и снеговые вершины, встающие за гребнем слева, и красное солнце, повисшее, наконец, над ущельем, и узкий ручеёк, что быстро и отважно петлял, звенел почти под копытами, и даже врагов, джигитов Сурхая, что, возможно, выцеливали его именно сей момент и за что он любил их, ещё не видя. Ван-Гален похлопал ему, но едва сам услышал, как сошлись ладони, стеснённые перчатками. Ему всё больше нравился этот жизнелюб, переполненный всеми эмоциями, всеми чувствами, кроме скуки. Рядом с огромным драгуном дон Хуан забывал, что сам он майор, а тот всего лишь пока штабс-капитан, и спокойно принимал его старшинство, искренне не ощущая разницу в два офицерских чина.
Ущелье они проехали, держа карабины поперёк седла и расстегнув ольстры[19], однако нигде не видели и тени случайного соглядатая. Якубович болтал беспрестанно, но глаза его, заметил Ван-Гален, без остановки кружили, обшаривая попеременно склоны от гребня до гребня. Дон Хуан решил, что капитан потому и говорит без умолку, что старается освободить взгляд, дать ему возможность свободно схватывать пейзаж, полагаясь больше на впечатление, чем на разум.
За следующим поворотом, Ван-Гален уже потерял им счёт, сделался виден выход. Якубович поднял руку, давая знак приготовиться, и сам поехал вперёд, обгоняя проводника и сопровождавших его офицеров. Испанец двинулся следом. На этот раз он недоволен был действиями штабс-капитана, считая, что тот должен был выслать разъезд, чтобы не потерять команду. Но Якубовичу, очевидно, хотелось лишний раз щегольнуть своим удальством. Медленно, глядя каждый в свою сторону, они выехали на плоскость, поросшую короткой жёсткой травой. Лошадь Ван-Галена потянула голову вниз, и он повернул кисть к себе, укорачивая поводья. Указательный палец правой он держал на собачке. Но ничего не случилось.