— Ничего не поделаешь, — сказал себе и Ван-Гален, отворачиваясь к бойнице. — Остаётся лишь ждать.
Ждать довелось им недолго. Опять грохнул залп, опять зашлёпали пули, завопили люди в бараньих шапках, карабкаясь через забор. Дон Хуан разрядил ружьё, пистолет, схватил ружьё, которое подал ему подползший Семён, но головы уже попрятались, только одно тело осталось висеть на заборе, перекинувшись через верх; половина, где ранее была голова, свисала во двор, остальное осталось на улице. Но товарищи скоро стянули убитого за ноги.
Сквозь сизый дым, заволокший внутренность дома, Ван-Гален видел, как великан рвёт рубаху на Орлове и стягивает ему повязкой плечо так, что тот охает и опирается здоровой рукой на стену.
— Ничего! — крикнул унтер, поймав взгляд Ван-Галена. — Ни-че-го!
Это русское слово испанец успел выучить накрепко, но так и не понял, как же им можно воспользоваться. Ничего могло не остаться в патронных сумках, ничего могло не случиться в ближайшем будущем, ничего могло быть не страшно его товарищам... Он пожал плечами и взялся за шомпол. Уголком глаза, впрочем, успел увидеть, как Изотов прошёл дальше к стене и присел на корточки рядом с раненым. От окна Ван-Гален видел только широкую спину гиганта. Тот склонился ещё более, плечи его напряглись, застыли на несколько десятков секунд и вновь расслабились. Он поднялся и бросил короткую фразу унтеру. Орлов подбежал и тоже пригнулся, вглядываясь в лицо товарища, лежавшего неподвижно. Потом натянул тому на лицо шинель, которой укрыт был несчастный, выпрямился и перекрестился. Изотов, дон Хуан, Семён, сидевший на полу и заряжавший свободные ружья, повторили его жест так же безмолвно.
Ван-Гален понял, что только что на его глазах великан Изотов прикончил своего же товарища, придавил его хладнокровно, без видимой жалости, как сам дон Хуан свернул бы голову курице или утке, случайно подвернувшейся под руку голодному воинству. Но и сам он не испытывал ни гнева, ни ненависти, только лёгкое сожаление, как всегда, когда видел своих товарищей мёртвыми. A la guerre, comme a la guerre![32] И эти русские солдаты во всём были похожи на тех мушкетёров, что он оставил в Испании: и в храбрости, и в жестокости, и в боевом упорстве, и в страстном желании выжить. Они были военными по профессии, как и сам дон Хуан, им всем не требовались лишние слова, чтобы понять друг друга. Раненый всё равно бы умер — через час, может быть, через два, но своей затянувшейся агонией мог утянуть за собой ещё четырёх человек. Тащить его с собой было невозможно, оставить живым неприятелю — просто немыслимо. Дон Хуан мог предположить, что смерть от руки горцев Кавказа будет такой же мучительной, как и смерть солдат армии Наполеона, что попадались гверильясам