Страшно болели голени, бёдра, спина. А когда поднялось солнце, и снег засверкал, заискрился, отбивая острые лучи в лица путников, тягостно стало ещё и глазам. Перед выходом они все зачернили себе веки кусочком угля, что приберёг опытный Мухетдин, но всё равно смотреть вокруг было больно. Сергей предпочёл опустить голову и пялился только под ноги, на убитый подошвами и копытами снег, по большей части серый, но иногда и жёлтый, политый лошадиной мочой.
Новицкий положил себе проходить без остановки две сотни шагов, а потом стоял и делал сорок-пятьдесят вдохов-выдохов, давая отдых ногам, сердцу и лёгким. Во время остановки он, прищуриваясь, оглядывал путь, оставшийся им до гребня, и постоянно видел одно: обращённый к ним бок горы, засыпанный снегом, белый, похожий на сбитую простыню, уходивший влево насколько хватало глаза; впереди и выше три крошечные фигурки, настырно ползущие вверх и вверх, за ними на изрядном расстоянии высокая фигура казака и за ним цепочка лошадиных спин; а за ними прямо к нему, Сергею, спускается тонкая нитка проложенного пути... Новицкий резко выдыхал на счёт «пятьдесят», встряхивался, расправлял грудь, заполнял лёгкие острым колючим воздухом и с усилием делал шаг, первый из следующих двух сотен.
Порой ему казалось, что они никогда не достигнут гребня, не подвинутся к перевалу, к дугообразному понижению, провалу в ровной линии хребта. Перед тем как отправиться бить тропу, Мухетдин показал ему рукой примерное направление, но не напомнил, что в горах все расстояния призрачны, эфемерны и растяжимы. Человек видит вершину, направляется к ней, проходит версту, две, четыре, карабкается до полудня, а гора остаётся всё так же недостижима, словно постоянно отодвигается. Стоит белая, загадочная, недоступная, как, впрочем, и любая цель в человеческой жизни. Где-то на середине склона Новицкий вдруг потерялся в мыслях: он никак не мог решить, как оценивать расстояние на тех кронах, набросках будущих карт, которые он должен представить по окончании путешествия. Он положил себе твёрдо, что если... когда доберётся до крепости, потратит время, чтобы научиться рассчитывать скорость шагов и время движения на ровном месте и склоне любой крутизны.
Но всё заканчивается когда-нибудь — и хорошее, и плохое. Хорошее быстрее, плохое — медленней, но всё-таки Новицкий поднялся на перевал так же, как и его спутники. Он сделал шаг, другой, и склон под ногами начал вдруг выполаживаться, а по обеим сторонам поднялись чёрные скальные стены, закрывая и склон, и солнце. Сильный ветер ударил ему в лицо, поток морозного воздуха, рвавшийся сквозь проход, с разбойничьим посвистом, словно показывая дорогу следующим за ним партиям воинственных разбойников, спускающимся из Дагестана, чтобы пробежаться по равнинным селениям.