– Я ваш раб, ваш покорный раб, маркиза. Распоряжайтесь мною, как вам угодно, а все другие могут подождать.
Она странно засмеялась и перевела взгляд на хлыст для верховой езды, который лежал неподалёку, — заметь я его вовремя, то, возможно, был бы более благоразумен.
– Вы меня кое-чем одаривали, месье, – сказала она, – и, поскольку мне невыносимо оставаться в долгу, я сделаю вам ответный дар.
Тщетно я возражал, что не дарил ей ничего существенного и никакой платы не требуется. Она была другого мнения.
– Я навещу вас снова, маркиза, – воскликнул я, – и тогда вы сможете расплатиться со мной. И, очень хорошо поняв, что припасено для меня, если я замешкаюсь, шагнул к двери.
Но она опередила меня и загородила мне проход с хлыстом в руке.
Видя, как обстоят дела, и не имея больше никаких иллюзий, я счёл за лучшее проявить достоинство.
– Надеюсь, мадам, – осмелился я заметить самым кротким голосом, боясь возбудить её гнев ещё больше каким-нибудь слишком сильным проявлением твёрдости, – надеюсь, вы припомните, что я дворянин.
– Мне не довелось узнать об этом, сударь, – гневно отозвалась она уничтожающим тоном, – а из того, что я о вас знаю, я могу лишь припомнить, что вы подлец.
И я дожил до того, чтобы меня оскорбляла женщина? Mordieu! (Смерть Господня! – франц.) Она зашла в своих насмешках достаточно далеко!
– Позвольте мне пройти, мадам, – воскликнул я сердито, вместе с этими словами надвигаясь прямо на неё.
Но её рука взвилась вверх, и угрожающий хлыст неожиданно остановил моё продвижение. Я счёл за лучшее достичь компромисса.
– Я заверяю вас, маркиза... – начал я, но она прервала меня.
– Мне не нужны заверения от вас, месье. Вы вообразили, что я была одурачена, когда впервые подошли ко мне украшенный бойцовым оперением. Вы вообразили, что я не почуяла, что оно маскировало самодовольного хлыща, – повесу виконта де Вильморена. Какой же вы тупой!
И тут снова её смех царапнул мне по нервам.
– Считая, что произвели глубокое впечатление и одержали лёгкую победу, вы донимали меня своими письмами и стихами и напоследок своими музыкантами. Вы не вняли предостережениям ни когда ваши подношения были возвращены, ни когда ваши музыканты были унесены отсюда прочь с разбитыми головами; тем не менее вам нужно было прийти сюда, ко мне, чтобы нанести мне это заключительное оскорбление. Подлый пёс!
И с этим учтивым обращением её хлыст опустился на мои плечи, заставив меня пожалеть, что я не стал для своего ухаживания обряжать должным образом спину и грудь, как и предлагал де Бриссак.
Это было крушение иллюзий! Но,