– Хм, – хмурилась она всё сильней. Никак не удавалось, видимо, пробить мою защиту и прощупать. – Не поможешь старой леди? – Протянула она мне локоть, предлагая поддержать её.
– Старой леди бы помог. Тебе нет. – Не повёлся я на её уловку. При физическом контакте она бы влёт определила, какие амулеты я ношу. Нельзя этого допустить.
Мгновение тишины, и ведьма крутанулась вокруг своей оси, сбросив чужую личину.
– Умный, да?! – спросила она, недобро меня осматривая. Козявке было лет восемнадцать.
– Не дурак, – подтвердил я, показав ей язык. Не сдержался. Наглая слишком.
Понимая, что я над ней прикалываюсь, она лишь фыркнула и указала головой на дверь, развернулась и пошла к своему месту, виляя задом. Понятно, зачем директор её держит.
– Мал ещё туда смотреть, – молниеносно обернулась она, уличив меня.
– А нечего такие юбки короткие носить, – понесло меня. Язык – враг мой. – Лучше бы и дальше бабкой оставалась. Развратница!
– Чегоооо? – Выпучила она глаза от такой наглости. Я и сам понимал, что перегнул, но отступать было поздно.
– Э-э-э… это я так. Извините, – попытался я всё замять. Неудачно. Она неожиданно прыгнула вперёд, пролетев разделяющее нас расстояние, и попыталась дать мне подзатыльник. Увернулся.
– Обалдела, старая? – Снова сказал я глупость и стал диагностировать себя. Так и есть. Одно проклятие тех дубов, что подкараулили меня на лестнице, смогло преодолеть мою защиту. В народе его называют «безбашенность Соловья-Разбойника». Ударяет по мозгам лучше литра водки и выкуренной галлюциногенной лягушки. М-да… Не повезло. Снять его нельзя. Само пройдёт через пару часов, но у меня нет столько времени, вновь увернулся я от кулачка шоколадки, оказавшись позади неё.
– Хочу тебя съесть, – вырвалось у меня само собой. Рука поднялась и шлёпнула её по попке. Отскочил, понимая, что этот день ничем хорошим уже не закончится.
– Тебе каюк, малыш, – ласково так она улыбнулась, созывая тучу над головой.
– Что здесь, чёрт побери, происходит?! – одним движением брови Геннадий Ильич Муромец, сын того самого, обозревая поле боя, разогнал смрад, что стоял в приёмной. Мебель поломана. Картины на стенах порваны. Следы когтей на полу. И я такой весь из себя красивый, что прижимал к себе его секретаршу, перевязанную веревкой и красным бантом.
– Папа! – обратилась она к нему, пустив слезу. Всё, мне конец.