— Надо идти.
— Я не могу! — отрывисто сказала она.
— Заяц говорит: «Не могу!» — тогда его лисица и хватает, — сказал Филипп.
Она взглянула в его глаза и вдруг увидела в них такое презрение, что все слова замерли на губах. Он отвернулся от нее, помахал рукой с зажатым в ней хореем. На синеватом от лунного света снегу началось движение, заскрипели нарты. Опять повернулся к ней. Узкие глаза были спокойны, сам он очень тих.
— Если сегодня не дойдем и завтра не дойдем, потом месяц идти будем, и все до места далеко. Маленького мать водит, большой вырастешь — сам пойдешь… — И отошел от нарт, закричав что-то по-остяцки.
Варя вдруг встала на ноги, охнула, шагнула, стараясь догнать Филиппа. Ей хотелось сказать ему какое-нибудь простое слово о том, что она все поняла, что она все сделает, пусть он не сердится на нее. Но остяк побежал вперед, налег грудью на кладь; олешки едва сдвинули пристывшие к снегу нарты.
Луна скоро скрылась. Стало совсем темно. Ветер дул в спину — теплый и тяжелый, будто обволакивал тело ватой. Вот уже трудно двигаться и дышать. Но обоз все шел. Слышались резкие удары хореев, крики, храп оленей. Нарты останавливались; тогда Варя натыкалась на них, ударяясь о какие-то металлические спицы и палки, которых в темноте не могла узнать. Потом опять бежала, догоняя нарты; иногда присаживалась на снег, если остановка была длительной.
Теперь ей было стыдно, что она не настояла на более долгом отдыхе, — кто начальник? Однако Иляшев не подходил к ней. Ночь тянулась над обозом, скучная, долгая, как и весь их путь. Звезд не было. Темное небо низко опустилось, и от него тоже веяло теплом. И вдруг Варя подумала, что во всем этом — в труде ее, в ее усталости — виноват Сергей.
Она заметила, что отстала от обоза. Глубокое безразличие охватило ее. Она тихонько опустилась на снег, подумала с легким злорадством, как испугается Иляшев, увидев, что начальницы нет. Ну и пусть! Так ему и надо. Ей надоели эти железные люди.
Она свернулась в комочек, подобрала ноги к животу. Стало совсем тепло. Сегодня в лесу оттепель, она не замерзнет. Часом раньше или часом позже — не все ли равно, когда они придут к Сергею?
Утомительно и длинно занимался рассвет в тумане, в оттепели, в облаках. Лес начал сереть, отдельные стволы чуть-чуть обрисовались во мраке. Варя не видела этого зарождения утра. Его видел Иляшев, приглядывавшийся к снегу, к сучьям деревьев, что пригнулись к самой земле, как будто их измучила тяжесть влаги и плотного снега. Иляшев прикрикнул, чтобы скорее гнали олешков к реке, а сам остановился, пропуская их мимо, угадывая, смогут ли они перенести этот перегон. И тогда заметил, что Вари нет.