— Замуж вышла, что ли? — напрямик спросил Алик.
Люська хмуро кивнула, разглядывая оттопыренный карман пиджака на госте, потом решительно тряхнула кудряшками:
— Заходи!
Алик прошел на кухню, сел за прибранный стол.
— Мужик на работе?
— Угу!
— У меня флакон, — хлопнул себя по карману.
— Наливай!
— Как же без мужика с замужней бабой пить? Нехорошо, — сказал он, но, поколебавшись, вытащил бутылку, бросил на стол пачку сигарет.
— Нехорошо! — согласилась Люська. Поставила два стакана, выпила, закурила, вздохнула: — Если придет трезвый — бить будет!
— Найди мне бабу, но чтоб с квартирой! — Алика вдруг развезло от четверти стакана, выпитого «на старые дрожжи». Глаза его плутовато прищурились, заблестели.
— Наливай! — скомандовала Люська и накинула демисезонное пальтишко. — К Римке отведу — она давно без мужика мается.
Алик свернул из куска газеты пробку, заткнул початую бутылку и закуражился вдруг:
— Она хоть какая из себя?
— Увидишь!
Шли темнеющими переулками, оказались в тесном сыром дворике, затем на холодной веранде с электрической лампочкой. Откуда-то появилась длинная женщина с недоверчивыми глазами, чем-то похожая на коромысло.
В чистой комнате, куда она не приглашала, было тепло и пахло углем. Бабенка, чуть подобрев, выставила закуску и прозрачные дорогие рюмки. Люська ее поторапливала. Алик выставил бутылку с затычкой, разлил водку. Люська, не дожидаясь, опрокинула рюмку, всхлипнула:
— Вздрючит Ванечка, это уж точно! — уронила голову на руки и захохотала: — Римка, спробуй его — он в этом году еще не целованный. — И убежала, хлопнув дверью. Алик осторожно выставил вторую бутылку, кивнул ей вслед:
— Если б знала, что бухло есть, не ушла бы. Я ее знаю…
Немногословная женщина пристально посматривала на гостя, будто прикидывала, на какие работы его определить, пила мало и нехотя. Алику неловко было молчать. Он стал заводиться:
— У тебя среди чикинды знакомые есть?.. Ты узнай, кто такой Алик… Ну, что ты за баба? И разговор не получается… Ты одна? Я тоже один. Может выпьем и упадем? Что нам, первый раз?
Женщина ничуть не смутилась, но взглянула на него строго. Алик нащупал в кармане деньги, отсчитал пять, но вытащил четыре пятирублевки:
— Дядя платит! До утра что хочу, то и делаю… Хочу и сплю… Кого колышет?
Оплачено. — И вдруг он ухмыльнулся, не замечая, что глаза женщины становятся все уже и злей: — За бутылку из твоих вычесть, или пополам?
Хозяйка поднялась, будто коромысло распрямилось:
— А ну, вали отсюда! — у нее оказался голос пронзительный, как скрип двери в камере. Цепкой, ментовской рукой она сгребла мятые деньги, сунула Алику в карман, схватила недопитую бутылку, как градусник подоткнула ему под мышку, подталкивая к двери.