Я сделала паузу, чтобы до осужденных дошел смысл моих слов. В это время любезная тетушка Михень, уставившись мутным неморгающим взором в одну точку где-то чуть выше моего правого плеча, ловит ртом воздух, точно выброшенная на берег рыба, ее губы дергаются и целая гамма цветов сменяется на ее лице – от багрового до зеленовато-бледного. Кажется, будто ее сейчас хватит апоплексический удар; однако ничего: она только судорожно сглатывает и вот уже сверлит глазами своего супруга, и во взгляде ее хорошо слышится немой вопль: «Да что ж это, а?! Да неужели ж это с нами происходит?! Неужели ничего нельзя сделать?!».
Уже более обыденным тоном я продолжила:
– Вы, наверное, удивлены, что приговор вам вынесен вот так, с ходу, без суда присяжных, без прений адвоката и прокурора, и тем более без длительного и нудного следствия и прочего, что составляет уголовный процесс. Так вот – все это для простых смертных, но вы таковыми не являетесь, поскольку вы не крестьяне, не мещане, не дворяне – титулованные или нетитулованные. Как преступников, на момент совершения преступления принадлежавших к дому Романовых, вас имеет право судить лично монарх и никто иной. Но в этом ваше преимущество. Если бы вас судили обычным образом, то сначала вы несколько месяцев посидели бы в сырых каменных мешках Петропавловки, при этом вас долго и нудно допрашивали бы следователи, время от времени переходя к рукоприкладству. Потом бы вас судили, и по совокупности содеянного приговорили бы к виселице. И только после этого вы могли бы написать прошение о помиловании и получить замену смертной казни вечной каторгой…
– Но, Ольга! – вскричал пораженный в самое сердце дядя Владимир, – ты слишком жестока, не забывай, что мы тебе ближайшая родня…
– Я об этом не забываю, – ответила я, – как не забываю о том, что Ники один раз вас уже простил и это не пошло вам впрок. Вам же внятно сказали, что вся ваша возня – как на ладони, и что лучше всего для вас будет прекратить всякие закулисные шашни и вести себя прилично, но вы не поняли доброты моего брата, в результате чего случилось то, что случилось. Сколько раз еще можно было вас прощать, прежде чем чаша терпения переполнится? Нет уж, одного раза было довольно; теперь же вся моя милость заключается только в том, что вас живыми и здоровыми отправят в Пишпек, а не вздернут на веревке во дворе Петропавловской крепости.
Стук-брякс! Тетя Михень все-таки брякнулась в обморок: это до нее окончательно дошло, до чего она доигралась, желая возвести на трон своего сыночка Кирилла. Да уж, великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин свою сказку о рыбаке и рыбке писал как раз о таких ненасытных в своей жадности дурах, которым все идет не в прок. Дядя Владимир выглядит тут лицом страдающим, но у меня нет жалости и к нему. Держал бы свою половину в узде, да воспитывал своих сыновей так, чтобы выросли они полезными людьми, а не пьяницами, бонвиванами и бездельниками – и не попали бы сейчас они в чужие интриги, как кур в ощип. Единственное, чего я не хочу для семейства моего дяди, это публичного позора, поэтому не будет прилюдного ломания шпаг и срывания мундиров. Преступников тихо переоденут в мещанское и в сопровождении конвоя в отдельном вагоне отправят в Оренбург, а уже оттуда на перекладных, опять же в сопровождении конвоя, довезут до Пишпека. Осталось только поймать Андрея (который пока где-то прячется) – и можно отправлять господ Иудушкиных на место вечного поселения. Вот и все об этих людях, как бывало, говаривала сама Шахерезада.