– Так точно, Ваше императорское Величество, – ответил новоявленный Малюта Скуратов и ушел делать из мистера Роджерса современную железную маску.
Вот и все; теперь откровения этого человека станут основанием для новых арестов тех замешанных в подготовке мятежа и тайных разработок тех, кто просто попадет под подозрение. А знакомства у этого мистера Роджерса были чрезвычайно обширные: через так называемый «малый двор»[42] бывшей Великой княгини Марии Павловны он контачил почти со всем местным политическим бомондом… И вот теперь все эти люди, встревоженные наступившими переменами, даже оставшись без руководства Марии Павловны и британского окормления, примутся интриговать и строить заговоры, ибо дальнейшее укрепление власти Императрицы Ольги не сулит им в будущем ничего хорошего. Но имперская безопасность работает, так что неприятность эту, я надеюсь, мы переживем. Евгению Петровичу Мартынову (не зря его поставили на «Вилков» перед самым началом эксперимента) удалось, опираясь исключительно на местные кадры, на пустом месте создать работающую структуру госбезопасности, с первых дней существования внушающую ужас врагам России.
И еще одним событием, предшествовавшим нашему переезду с Варшавского вокзала в Зимний дворец, стало явление народу на Варшавском всем известной балеринки Малечки Кшесинской. Тридцатидвухлетняя дива балета, до которой уже донесли известие об опале, постигшей семью ее двадцатипятилетнего любовника (Андрея Владимировича), с размаху бухнулась в ноги[43] императрице Ольге, прося о пощаде и милости по отношению к отцу ее сына Владимира (прижитого, в общем-то, непонятно от кого). Какая, понимаешь, трепетная любовь, и какая, понимаешь, роскошная женщина – один бюст чего стоит… В наше время (в двадцать первом веке) таких не делали, в наше время балерины были плоскими как гладильные доски, к которым приделали ножки-палочки (Волочкову не вспоминать, эта трехдюймовочка не правило, а исключение).
Но не будем о бюсте и ножках, тут другое интересно. Когда в сопровождении двух морпехов перед императрицей выскочила и тут же бросилась оземь известная всему Петербургу фигуристая дива балета, в первый момент Ольга на несколько секунд оцепенела. И я ее понимаю, так и заикой остаться недолго.
– Милосердия, – с театральным таким надрывом низким грудным голосом завопила Матильда, – прошу милосердия ее Императорского Величества, смилуйтесь, государыня-матушка…
Морпехи при этом, стоя над лежащей ниц Матильдой, контролировали ситуацию и как бы спрашивали у императрицы: «пристрелить эту дурную бабу сразу или погодить?».