* * *
13 июля 1904 года, утро. Санкт-Петербург, Петропавловская крепость.
Капитан СИБ Евгений Петрович Мартынов.
Вымытая, обстриженная наголо и одетая в грубое тюремное платье, Дора Бриллиант теперь напоминала мне уже не дикую бродячую кошку, а ощипанного цыпленка, испуганно вжимающего голову в худенькие плечи. Вот ведь свалилась на мою голову – и делай теперь с ней что хочешь… Жалко ведь дурочку. Живот на алтарь возложила, и сама не знает, зачем и для чего. Не за ради абстрактной свободы должна была пойти эта жертва, а ради дополнительных прибылей для международного банковского капитала, уже опутавшего своей паутиной весь мир. С тем же Азефом или даже с Савинковым, действующими вполне осознанно, мне гораздо проще – пулю в затылок, труп в крематорий, и дело в архив. Тоже мне – великий писатель Борис Савинков; на самом деле неискоренимый властолюбец и патологический убийца. Исчезновение такого персонажа со сцены человечество переживет с легкостью.
Тут у нас на днях сам Антон Павлович Чехов помер, царствие ему небесное. Сначала за всей суетой мы о нем немного подзабыли, потом курьер с лекарством из двадцать первого века (местный аналог еще не был испытан на людях) сломя голову мчал в Германию, где изволило лечиться светило русской литературы… А в итоге немецкий врач, пользовавший Антона Павловича, повелел выбросить «шаманское снадобье» в мусорное ведро, в результате чего великий русский писатель отдал Богу душу строго по расписанию. Конечно, этого мы так не оставим, и эскулап-убийца сам скончается от чего-нибудь вроде смертельной инъекции свинца в черепную коробку… но это желание у меня возникает больше от досады. Ведь сам по себе факт смерти германского врача-убийцы не воскресит покойного Чехова.
И вообще, лишние смерти – не наше амплуа. Если освободить мир от Азефа, Савинкова, Троцкого, Парвуса и их хозяев, то дышать в нем станет не в пример легче, но вот по поводу таких, как эта Дора Бриллиант, я подобного сказать не могу. Тут не с прыщами бороться надо (то бишь не с рядовыми исполнителями), которых руководство эсеровской боевки с легкостью вербует среди нищей еврейской молодежи, а с причинами появления всего этого безобразия. Нищета, господа – именно она толкает людей на революционные действия и уголовные преступления, и грань между этими двумя проявлениями протеста против действительности иллюзорна. Уголовники тут с легкостью идут на сотрудничество с революционерами, и наоборот. Недаром же после победы большевиков в течение длительного времени уголовников советская власть воспринимала как «классово близких», то есть почти своих.