Я чуть было не поперхнулся щами.
— А мне Виталий Витальевич говорил, что у меня склонность к математике.
— Все помешались на этой математике, — вздохнула мать.
Ефимка прыснул в ладонь, а отец сказал с некоторой даже обидой за свою профессию:
— И хорошо, что склонность к математике. Сейчас токарю или слесарю, скажем, разметчику да и лекальщику без математики не обойтись. Я вот в кружке по повышению квалификации занимаюсь, так мы там цельный вечер одни цифры пишем.
Чтоб не рассмеяться, я прикрыл рот ладонью. Потом проглотил ложку щей и сказал уже спокойно:
— Папа, так это же совсем другая математика. Наверное, даже не математика, а просто арифметика. А мы уже скоро за логарифмы возьмемся. Они вам и не снились.
Мать только руками всплеснула на такие речи.
— Что же ты отца-то обижаешь? — попыталась урезонить она меня. — Да к нему сам академик приходил. Просил точный прибор смастерить. У нас, говорит, специалисты, сколько ни бились, не могли такой прибор сделать. А твой батька с заданием справился. Да еще благодарность от начальства получил.
Отец довольно усмехнулся в усы, но все же остановил мать:
— Ты погоди, Никитична, хвастаться-то. И не враз все у меня вышло. А тоже пришлось недели две помучиться.
— А все-таки сделал! — стояла на своем мать.
— Сделать-то сделал, да вот, вижу, безбожно отстаем мы в науке от сыновей. И Ефимка такие задачки решает, о каких мы и не слыхивали в детские-то годы. А Сережка и вовсе скоро отца забьет ученостью своей. Нет, Сережа, — подытожил он, поднимаясь из-за стола. — Поведу я тебя все же на завод. Слово, оно, конечно, убеждает, а живое дело сильнее за сердце берет. Спасибо, мать, за хлеб-соль. Пойду отдохну немного, да и мне за свою математику надо садиться. Начальник цеха дал задание один расчет проверить.
— Папа, я с тобой, — тотчас же выскочил я из-за стола.
— Не мешал бы ты отцу, — вмешалась мать.
Но отец снова стал на мою сторону:
— Ничего, ничего, идем, Сережа. — И, обхватив меня рукой за плечи, повел в комнату.
Так уже очень давно у нас установилось. В те дни, когда отец приходил с работы пораньше, послеобеденные часы мы проводили вместе. Усаживались поудобнее на диване. Отец брал газету, а я книгу. Но через минуту то и другое уже откладывалось в сторону и начинался разговор на вольную тему. В такие минуты мне разрешалось задавать любые вопросы.
Иногда отец просил:
— Вижу, книжка тебе шибко интересная попалась. Никак не можешь оторваться. Почитай вслух. Может, и я на старости лет ума-разума наберусь.
И я читал ему. У нас в классе увлекались Хемингуэем. И мы прочли с отцом целиком два тома. Он не все одобрял, и мы жутко спорили. Но на «Старике и море» мнения сошлись. Прекрасно.