— Эта девочка на нашей совести, — сказал, отрываясь от своих дум, Лукич. — Как часто мы видим только то, что лежит на поверхности. У нее, наверное, незаурядные способности. И она какое-то время будет «светить», но, боюсь, что этот свет никого не согреет.
— Что же делать, Федор Лукич? — спросил Боря. — По-моему, класс не может тут оставаться в стороне.
— Надо подумать, — ответил Лукич. — В таком деле нельзя рубить сплеча.
Я сидел как на иголках. Чего думать, казалось мне. Эта девчонка с мыслями, вывернутыми наизнанку, заслуживает резкого осуждения. А может быть, и исключения из школы. Чтоб подумала и чтоб не вредила добрым всходам. Я готов был спорить со старым учителем, отстаивать свое решение. Но Лукич заговорил и сразу же обезоружил меня.
— Вот я думаю, — начал он, — откуда появилась эта девушка, способная так мыслить и так лицемерить? Видно, какое-то звено в нашей работе дало осечку. И есть опасность, что общество получит морально неполноценного человека. Надо бить тревогу. Вот и Боря спрашивает: «Что делать?» В оправдание своих промахов можно, конечно, сказать: «Таких у нас немного». Но это слабое утешение. Важнее разобраться, в чем же корень зла.
— Как же поступить, Федор Лукич? — твердил свое Боря. — Может, мы прочитаем это письмо в классе? Выскажем к нему отношение. И если его написал кто-нибудь из наших, пусть почувствует, что думают о нем товарищи. Как вы считаете?
Лукич не сразу ответил.
— Это, конечно, мысль, — наконец сказал он. — Может, стоит и так поступить, как ты предлагаешь. Да, да, конечно, так. Только вот что, ребята. С письма снимите копию. И это имя — Света вычеркните. И не упоминайте его. Не будем допытываться, кто написал это письмо. Не в этом главное. Мы ведем борьбу за человека. А если открыто на него ополчимся, только обозлим. Вы меня поняли?
— Кажется, — ответил Боря.
— Вот и придите с этим предложением к Ольге Федоровне. А я, со своей стороны, тоже с ней поговорю. Поскольку уж так получилось, что вы пришли сначала ко мне, а не к ней.
О как загудел класс, едва Нина прочитала вслух письмо! Негодующие возгласы, недоуменные взгляды: «Что это? Кто это?» А потом все примолкли, словно удрученные тем, что кто-то из наших смог такое написать. Первым поднялся Боря Мухин.
— Это письмо для меня, — сказал он, — целое открытие.
Коркин со своего места хихикнул.
— Нет, правда, — продолжал Боря, и тишина, установившаяся в классе, оттеняла его слова. — Раньше я считал: как человек говорит, что пишет в сочинениях, отвечает учителю, так он и думает. А тут, оказывается, все наоборот! Вот в чем открытие! Да как же такому человеку верить? Как жить с ним рядом? И не мне страшно, а тому, кто это писал, должно быть страшно. Он же чужой среди людей.