Впереди послышался крик: «Воды! Дайте воды!» И разом заволновались, загудели остальные: «Пить! Пить!»
Немного погодя отряд стражников, возглавлявший колонну, свернул на густую прибрежную траву. Следом потянулись обозы и люди — пешие и конные.
Дети повыскакивали из телег и первыми бросились к журчащему стремительному потоку. Зайдя в реку, они пригоршнями зачерпывали и жадно пили долгожданную воду.
Тем временем в одной из передних телег, в которых везли девушек, поднялся переполох: кто-то пронзительно закричал, вокруг телеги стали суматошно носиться всадники. Даже Бешеный Штиль встревожился и поскакал туда, громко крича на ходу:
— Штилль! Мунд хальтен!
Судя по всему, его окриков никто не испугался, и он пустил в дело кнут.
Гругис, который находился на почтительном расстоянии от головной телеги, видел, однако, как кнут стал гулять по плечам невысокой девушки. Закричав как резаная, пленница вцепилась в бороду крестоносцу и стала отчаянно бороться с ним.
Голос и плотно сбитая фигурка девушки показались Гругису знакомыми. Приглядевшись внимательнее, он узнал в ней Гирдиле. Дочь князя Памплиса среди заложников? Невероятно! Ее отец умел ладить с крестоносцами, перешел в их веру, и Гругис не сомневался, что уж его-то детей крестоносцы не тронут. Вот тебе и раз — не доверяют даже Памплису!
Силы борющихся оказались неравными. Рыцарь тевтонского ордена с горем пополам отстоял свою бороду, и Гирдиле бессильно рухнула в телегу. Она перестала кричать и лишь тихонько повизгивала, как побитый щенок. В наказание стражники не разрешили ей приближаться к реке. Дети и девушки принесли ей в пригоршнях воду, смочили губы, смыли кровь с окровавленного лица.
Гругис, увы, не мог подойти к юной княжне, ободрить ее — он был связан одной веревкой еще с тремя пленными, к тому же конвойный то и дело отталкивал его копьем в хвост обоза.
После короткой передышки все тронулись в путь. Снова послышались крики стражников, цокот копыт, скрип несмазанных колес. Глядя перед собой на утоптанную дорогу, Гругис молча брел с товарищами по несчастью невесть куда и лишь изредка перебрасывался с ними словом. Чувство отчаянной безысходности овладело юношей. Уж лучше погибнуть в бою, думал он, чем терпеть подобное унижение и покорно отправляться в рабство. Как он завидовал сейчас брату Юдикису, который пал достойной смертью в бою у реки Шунии! Гругис возвращался в мыслях на покинутую родину, к отцу и сестрам, к овдовевшей Мансте и ее детям, с теплотой вспоминал дворовых. В его памяти всплыл старик Вилигайла. Где он сейчас, этот храбрый воин? Прячется в лесах или погиб в схватке с завоевателями? Молодой князь размечтался о невозможном: вот бы сейчас Вилигайла был тут, шел с ним рядом! Одно его невозмутимое спокойствие, приветливый взгляд, доброе слово способны в любого вселить уверенность. Гругис почувствовал угрызения совести, вспомнив, как когда-то, путешествуя с Вилигайлой или охотясь на зверя, не всегда был внимателен к старому воину, порой по молодости лет наносил ему нечаянно обиду. Сколько приятных минут им пришлось пережить вместе, как много хорошего связывает Гругиса с этим человеком! Мысли о Вилигайле настолько завладели юношей, что он даже стал тревожно вглядываться в даль, надеясь увидеть в колонне пленных седоволосую голову бесстрашного ратника.