В 1812 году, когда вышли сказки, собранные братьями Гримм, люди, чьи плечи согнулись от тяжести и стыда военного поражения, радостно услышали бодрый голос народа. Простые слова сказок прозвучали громче грохота пушек…
А через сорок лет и три года появился первый выпуск афанасьевских сказок. Мир услышал в них голос другого народа — русского; народа, который в 1812 году великим мужеством остановил и разгромил прежде непобедимое наполеоновское войско.
Голос этот тоже зазвучал вовремя.
В обществе говорят о судьбе крепостного права.
После военных неудач, после падения Севастополя, как никогда, ясно: по-прежнему жить нельзя. Все внимательнее приглядываются к народу, который привыкли видеть с сохою на пашне, в солдатской шинели. Всякий, кто по-настоящему задумывается о будущем народа, непременно должен знать его мечты и надежды, его представления о справедливости, о счастье. Надо знать, — писал Добролюбов, — «в каком отношении находится народ к рассказываемым им сказкам и преданиям». Афанасьевские сказки помогают услышать народ.
…В Берлине Якоб Гримм беседует с заезжим русским литератором:
— Знакомы ли вы с господином Афанасьевым? Говорят, он молод? Это прекрасно! Он уже так много успел. Мы с Вильгельмом читаем его русские сказки. Очень прошу вас, сударь: приедете в Россию, найдите Афанасьева и передайте ему поклон от стариков Гриммов.
Ручейки и реки. Сокровища старого Даля
Сказок не хватает.
В первых трех выпусках Афанасьев поместил сто двадцать пять сказок и считал, что только начало положил. Во всем собрании Гриммов — двести сказок.
Запасы Географического общества быстро иссякают. Теперь Афанасьеву посылают из общества все новые поступления, но собирателей куда меньше, чем нужно для афанасьевского дела, и работают они медленно, только в часы досуга.
На родине, в Воронеже, помогает Афанасьеву «Второвский кружок» — учителя, чиновники, литераторы; они встречаются у советника губернского правления Николая Ивановича Второва. Кружок собирает материалы по истории, этнографии и статистике Воронежского края, сельские учителя записывают сказки, песни, пословицы.
Киевский профессор Павлов просит студентов, уезжающих на каникулы по домам, записывать сказки для афанасьевских сборников.
Разбирает свои «закрома», в которых хранится немало памятников народного слова, видный ученый Измаил Иванович Срезневский; отыскивает в бумагах несколько записей сказок и посылает Афанасьеву со словами привета: «Вы пустились в широкое море в добрый час и в доброй ладье».
В Москве, на Остоженке, всякий знал старинный каменный дом с железной наружной дверью и железными решетками на окнах. Здесь жил известный собиратель былин и народных песен Петр Васильевич Киреевский. Большая комната со щелистым, протоптанным полом была и гостиной, и кабинетом. Возле окна стоял запертый висячим замком крепкий сундук с тупыми, скругленными углами, — Киреевский называл его «бабья коробья». В коробье лежало все, что было самого ценного и в доме, и в жизни Петра Васильевича. Случалось, при гостях Петр Васильевич подходил к коробье, доставал из кармана темный резной ключ, отпирал замок и поднимал тяжелую скрипучую крышку: