Прохладна влажность у неё текла,
но и опять ей ту приятность обновляла.
Вот их картина дел.
Уборщик мнил тогда, что нет ни в чем препятства,
и только лишь взойти хотел
на верх всего приятства,
как барыня к себе вдруг няньку позвала
и тем намеренье его перервала.
К ним нянюшка вошла.
Уборщик отскочил тогда к окошку,
а барыня дала погладить няньке кошку,
приказывала ей себя не покидать
с уборщиком одним,
он скуку ей наносит,
что невозможного у ней он просит,
а ей того ему не можно дать.
Тут будто не могла та нянька отгадать
и стала говорить о дорогом и нужном,
о перстнях, о часах, о перлице жемчужном,
а барыня твердит: ах! нянька, всё не то;
мне плюнуть – тысяч сто,
а то всего дороже.
А нянька о вещах твердила то ж да то ж.
Тут барыня опять знак нянюшке дала
оставить их одних. Вот нянька побрела.
Жестоко было то уборщику обидно,
велику перед ней он жалобу творит
и уж бесстыдно
тогда ей говорит:
«Сударыня моя, какая это шутка,
в вас нет рассудка,
я не могу терпеть.
Немало дней от вас я мучусь без отрады,
я чувствую болезнь с великой мне надсады.
Недолго от того и умереть».
А барыня тому лишь только, что смеялась
и, подведя его к себе, с ним забавлялась
опять игрой такой.
Держала всё рукой.
Уборщик вышел из терпенья.
«Насилу, – говорит,—
от много мученья
что прибыли вам в том, понять я не могу?»
Ответствует она: «французский это gout.»
«Чёрт это gout возьми»,—
уборщик отвечает,
что скоро от него и живу быть не чает.
Меж этим на бочок боярыня легла
и в виде перед ним другом совсем была,
как будто осердилась,
что к стене от него лицем поворотилась.
Середня ж тела часть,
где вся приятна сласть,
на край подвинута была довольно.
Уборщик своевольно
прелестное у ней все тело обнажил,
однако госпожу он тем не раздражил.
Она его рукам ни в чём не воспрещала,
и к благосклонности прямой не допущала,
и не желала то обычно совершить.
Уборщик от её упорства
уж стал не без проворства.
Стараясь как-нибудь свой пламень утушить,
его рука опять залезла к ней далёко,
и палец, и другой вместилися глубоко,
куда не может видеть око.
Сей способ к счастию тогда ему служил.
Меж теми пальцами он третьим член вложил,
на путь его поставил
и с осторожностью туда ж его направил.
А барыня того
не видит ничего,
но только слышит,
от сладости она лишь только дышит.
Уборщик к делу тут прямому приступил.
Он с торопливостью те пальцы вынимает,
а член туда впускает.
Но как он утомлен в тот час жестоко был,
весь страх свой позабыл,
с боярыней играя,
не только не успел достигнуть дну он края,—
и части члена он, бедняжка, не вместил,
как сладость всю свою потоком испустил.
Тут, вставши, госпожа и молвила