Наступал вечер и Валентина начала собираться домой, хотя Оливия и пыталась уговорить ее остаться.
— Думаю, будет гораздо лучше, если ты переночуешь у меня, — сказала она, — уже поздно.
— Представляю, что скажет тетя, когда утром не застанет меня дома, — фыркнула Валентина, — ее крики будут слышны на противоположном краю острова. И потом, она предупредила меня, чтобы я не задерживалась. Она поехала бы со мной, но сегодня чем-то страшно занята.
— Хорошо, — сдалась подруга, — возьми хотя бы пролетку.
— Да тут идти два шага. Напрасно беспокоишься, Оливия. Со мной Люси и я знаю тут каждый камень.
Попрощавшись со всеми, Валентина неторопливо отправилась по дороге, ведущей к набережной. За ней зашагала и Люси, поплотнее закутавшись в пальто. Стало холодать и дул легкий ветер. Служанка не отказалась бы от пролетки, но спорить с Валентиной было бесполезно. Упрямая девчонка могла бы заупрямиться еще больше и отправиться домой пешком в полном одиночестве.
Еще не начинало темнеть, но солнечный свет приобрел тот красноватый оттенок, который всегда бывает перед закатом. Валентина шла вперед легким шагом и непринужденно болтала с Люси, которая в данном случае была лишь слушательницей.
— Жаль, что до Рождества у нас не предвидится никаких развлечений, — говорила девушка, — разве что, именины у мадам Дюбуа. Но там соберутся только старые перечницы вроде тети Маргариты.
— Мадемуазель! — с упреком воскликнула Люси, — как вы можете так говорить! Вашей тете нет еще и тридцати!
Она была немало возмущена тем фактом, что столь юный возраст мадам Савари был переведен в разряд старых. Что же тогда говорить о возрасте самой Люси!
Валентина хихикнула.
— Да, она уже стоит одной ногой в могиле, — пошутила она, — ладно-ладно, Люси, не хмурься, шучу. Тетя Маргарита, конечно, еще молодая. И тетя Амели тоже. Правда, ей почти сорок, но для пожилого солидного вдовца она еще может представлять некоторый интерес.
И невзирая на сопение служанки, девушка рассмеялась. Ей нравилось потешаться над Люси, разумеется, незлобиво. Просто у Валентины был очень живой и веселый нрав. А если совсем честно, то в нем хватало и ехидцы.
Наконец, Люси со свойственным ей здравомыслием поняла, что возмущаться бессмысленно, а уж обижаться — тем более. Она вздохнула, показывая, как неуместен юмор ее подопечной в данном случае и произнесла:
— Погодите, мадемуазель, года летят быстро. Не успеете оглянуться, как сами станете такой.
Теперь вздохнула Валентина, так как и сама думала иногда о чем-то подобном.
— Но пока этого не случилось, я ведь могу немного повеселиться, правда?