Марти главная в отсеке В. Она очень высокая, наверное, шесть футов три дюйма. Волосы каштановые, носит мужскую прическу «утиный зад», формой не заморачивается, предпочитает короткий джинсовый комбинезон с синей мужской рабочей рубашкой – верхняя пуговица расстегнута, рукава закатаны до локтей. Лицо омерзительно: один глаз выше другого, внешность уродуют длинные узкие белые шрамы от кромки волос через щеку и глаз к противоположной щеке, от левого угла рта к переносице, отчего на верхней губе появилась борозда и выемка в левой ноздре. Кэти, например, похожа на мальчишку, который пытается вести себя как мужчина. Марти подобна крутому мужику, только мужчины никогда не выглядят так круто.
Ей тридцать, сорок, а может, пятьдесят лет. Грудей не заметно. Плечи широкие, бедер нет, насколько позволяет судить длина комбинезона – вид, как у моего старшего брата, когда он работает без рубашки в поле.
Марти выходит с нами завтракать со своей девушкой. Рука нежно, по-хозяйски, лежит на ее плече. У девушки мягкие, блестящие, красные, как заря, волосы и стройная фигурка. Я видела ее в Кеокуке, в коротком пальто с кожаной сумкой и пакетами с покупками. Она куда-то ехала в универсале с двумя детьми школьного возраста. У нее приветливый вид, и она нежно поглядывает на Марти. За столом Марти общается с Кэти, та косится на девушку и уважительно кивает. Девушка съедает маленькие кусочки, которые Марти кладет ей на тарелку. Однажды утром я увидела, как Кэти и Марти говорят друг с другом, просунув ступни в решетку: локти уперты в колени, руки в карманах, головы наклонены, мрачно курят и, словно двое мужчин, обсуждают трудное задание. Садясь, они подтягивают брюки так, будто не знают, что у них вообще есть задницы.
В четвертой камере появляются новые обитатели: алкашки на одну ночь, нарушительницы федеральных законов по дороге в федеральные места заключения, ожидающие слушаний в суде. Случались короткие романы. Юные девицы, женщины, за двадцать, за тридцать, в возрасте. Ни одной старой. Как говорит Роуз: коль ступила на этот путь, умрешь молодой или в тюрьме. Мол, затягивает. Только не меня, заметила я, и все рассмеялись.
Длинный шарик надут всего наполовину и с одного конца у́же, чем с другого. Я взглянула на него, щелкнула пальцем – он забренчал, тогда я всунула палец в узкое сопло, чтобы он оказался внутри шарика, и шарик обвил его. Я нажала сильнее, чтобы палец находился в широкой части, и теперь он был один в отверстии, и, кроме пальца, больше ничего. Я подумала о своем отверстии – каково оно? – и выдернула палец из шарика. Струей воздуха длинный предмет дернуло в сторону, и не стало никакого отверстия. Вздохнув как можно глубже, я вдавила его в себя, но ничего не случилось: вокруг все так же тарахтел школьный автобус, я посмотрела на тонкие завитки травы на снегу, очень похожие на волосы на мужской ноге, хотя я не знала ни одного мужчины, но всегда хотела быть гомосексуалистом.