Заспанный, еще не отошедший от тяжелого короткого сна, Махно сидел на возу, а местный мужичок Порфирий, в кургузом, потертом, но городском пиджачке и грубых крестьянских сапогах, перебинтовывал ему ногу. Возле Порфирия стояло несколько склянок с торчащими из них палочками, самодельными шпателями.
Нестор морщился от боли.
– Ты потихенько… не спеши, – зло шептал Порфирию Юрко.
– Думаешь, буде не так больно?.. – шмыгнул носом Порфирий. Нос у него был цвета недоваренной свеклы и выдавал склонность к народному напитку. – Оно, конечно, був бы я настоящий лекарь… А я цей… як його… фершал… по скотине… теринар, та еще й самоучка… Я бильше, як бы сказать, по кастрации… ну, кабанчика облегчить чи там с бычка вола исделать…
Вокруг уже собрались махновцы, наблюдали. Рана в икре была сквозная, по мякоти. Прочистив отверстие нащипанным из чистого холста тампоном, намотанным на револьверный шомпол, Порфирий затем влил в рану первача, испытывая явное наслаждение от запаха. Зато Нестору приходилось несладко. Закусив губу, он откинулся назад.
– Вы, хлопци, следить за цым теринаром, – обратился к махновцам Григорий. – Привык кабанчикив легчить, так шоб ненароком батьку яйця не отхватыв… Бач, як руки трясуться!
Хлопцы захохотали. Даже Махно улыбнулся сквозь сжатые губы.
– Рукы трясуться од сурьезной роботы, – пояснил Порфирий. – Спробуй быка завалыть… З людыною не легше. Вона, правда, не брыкаеться. Зато яка ответственность… Наша теринарна робота, так думаю, сама тяжола. А я с утречка ще даже не похмелявся.
Благостную утреннюю тишину нарушил дробный стук копыт и скрип колес – прямо во двор лихо въехала двуконная тачанка. Под умелым управлением ездового замерла на месте, словно ударилась об стену. Кони даже всхрапнули, закусывая удила. С них стекала пена.
– Здраствуйте! – обратился ездовой к обступившим Нестора махновцам – Сказалы, в Дибровки страшенный бой иде. Так я до вас, на подмогу!
– Спасибочки. – Федос Щусь галантно снял бескозырку. – С трудом, но обошлысь и без вас.
– Не успив, значить? – нисколько не смутился дед. – Ничего, другие бои будуть!
Щусь заглянул в тачанку и, увидев две культи вместо ног, принайтовленные к переднему сиденью, даже рот открыл от удивления.
– Бои-то будут. А только на кой хрен ты нам, безногий, нужен? – безжалостно сказал он.
– Ты помолчи, сопляк! – добродушно огрызнулся дед Правда и поверх голов хлопцев обратился к Махно: – Здоровеньки булы, Нестор Ивановыч!
Махно вгляделся в приезжего. Трудно было забыть это грубое лицо с крупными, глубокими морщинами и полуседыми усами, которые не висели понуро, как у печального чумака, а лихо глядели в стороны.