– А командовать хто будет?
– Найдуться люди, – уклончиво ответил Федос. – А хоть бы и я! Если, конечно, Нестор откажется. Пивгода в плавнях с хлопцами просидел. Не пропали. Так шо опыт имееться.
– Не, Федос, в твою армию я не запишусь, ты извини. У тебя голова со сбитым прицелом. Рвешься командувать, а того не понимаешь, шо тебе этого не дано. Какой из тебя гальванометрист – не знаю, а командир с тебя негодящий. Суеты много, а толку чуть.
– Но-но, полегше на поворотах! – обиделся Щусь. – Полный назад, потому шо…
– Да ты не серчай на меня, Федос. Я ж для твоей пользы. Командиром может быть человек образованный и с особым, командирским, талантом. Также и начальником штаба. А я сам из фейерверкеров. Война научила целить и все такое… а штаб – наука умственна, это мозг армии. А у меня шо? – Он постучал себя по коротко стриженной голове. – «Трубка, целик, ориентир…» И все!
Галдели хлопцы, беседовали. Сочувственно встречали Юрка, который время от времени отлучался, чтоб заглянуть к батьке.
– Ну як там, Юрко?
Он только отрицательно качал головой.
В сопровождении двух «оруженосцев» в зале усадьбы появилась Маруся Никифорова.
– Ну шо, мужики, сидите, як общипанные гуси? Голгочете?
– Маруська! Живая! – удивился Лепетченко. – А мы думали, ты уже в Днепре!
– Выскочила!..
– От вона! – указал пальцем на Марусю Лашкевич, как будто узрел в анархистке облик Жанны д’Арк. – От хто пиде до батька. Вси бояться, а вона сможе!
– Известно, де мужик силой, там баба хитростью! – оскалил зубы Щусь.
– Выручай, Маруся!
Она тяжело, по-мужски, уселась в кресло, которое любезно освободил для нее Лашкевич. Поправила сползшие на живот револьвер и гранаты:
– Ну шо там з батьком? Рассказуйте!
Вечером в дверь комнаты Нестора кто-то негромко постучал. Нестор глядел в потолок, на стук не отозвался.
Дверь открылась, и в комнату решительно вошла Маруся, неся перед собой сковороду с дымящейся жареной картошкой. Юрко, шмыгнув следом, поставил на стол жбан с рассолом, торопливо подобрал тарелки с закуской, ногой затолкал под кровать опорожненные штофы. Маруся ударом сильной руки распахнула окно. Махно спокойно следил за ней, ничему не удивляясь.
Анархистка, страх и гордость Новороссии, налила рассол в глиняную чашку.
– Выпей, батько, рассолу. И ешь! Пока картопля горяча! На сале, с цыбулькою!
– Все-таки утекла од Самокиша? – приподнялся на локте Нестор.
– А ты шо, поминки по мне справляешь? Не выходишь до людей… Шо у тебя за печаль?
Нестор не обращал внимания на ее слова:
– Ну, а як же дамске белье? Бросила добро?
– Еще чего! Вот!..