– Мамо, пустить переночевать!
Услышав голос сына, Евдокия Матвеевна отодвинула дверной засов:
– Господь мылостывый! Нестор?..
Она обняла Нестора. Обеспокоенно спросила:
– Шось случилось? У тебе там – господська комната, а у нас така теснота.
– Гостям свою комнату уступил, мамо!
– О господы! Кругом ця клята война! А люды чи подурилы? Ще й в гости ездять!.. Де ж тоби постелыть?
– На полу кожушка киньте… Шо козаку треба? Степу, хлеба та неба… Де козак спыть? А там, де стоить…
– Все шуткуешь, бидолага… – шмыгнула носом мать. – Все за волю борешься, за щастя для людей!.. А у самого… ни дому свого, ни жинкы, ни диточок…
Вся хата полна спящей родни – от года до двадцати с гаком. Сопят, ворочаются, кашляют во сне…
Нестор кинул кожушок в угол, на глиняный пол. Умостился, свернувшись по-собачьи. Юрко, оглядев комнату, вышел из хаты.
…Близ управы стояли, гутарили ближайшие соратники Нестора. Некоторые были навеселе: на то и вечер.
Белые стенки хат были подсвечены пламенем костров. Иные коммунары, лузгая семечки, грелись у огня, а те, кто приехал уже в сумерках и не успел найти для себя жилья, что-то варили. Плакал ребенок. Беспокойно кудахтали куры, привезенные на телеге. Кони хрустели муравой, наощупь выедая ее по краям улицы.
Черногвардейцы остановили Черниговского.
– Юрко, подь сюды! – позвал адъютанта Щусь и, понизив голос, спросил: – Куды батько подався? До якоись крали? – В его голосе звучала надежда.
– Та не, – ответил Черниговский. – У матери ночуе. Ниде йому.
– А в своей фатере? – удивился Щусь.
– Там тепер новый начальнык штабу.
– Это конечно… Начальнык штаба нам нужный, – без всякого энтузиазма произнес Щусь. И тут же, вздохнув, признался: – А я подумав, може, батько бабу себе нашел…
– Нельзя батьку без жинкы, – согласился Лашкевич, как бы продолжая не сейчас начатый разговор. – Оно даже и якось несолидно.
– Народу у нас теперь – считай, армия! – поддержал «булгахтера» Калашник. – Батьку авторитет нужон. А без жинкы не то. Як все равно в форме, а без штанов.
– А шо ж тут сделаешь? – спросил Юрко. – Была Тинка. Втекла.
– Шо Тинка? Тинка-картинка! А йому нужна сурьезна женшина, з характером и шоб анархического направления ума! Ну и шоб уважалы ее вси у войске. Шоб була, як… як… – Лашкевич не нашел подходящих слов и жестами обрисовал будущую желаемую «матушку». Он словно бы поднял на растопыренных пальцах что-то весомое, значительное, но хрупкое, как двухведерную бутыль.
– Я уже не раз говорыв: окромя Маруськи Никифоровой другой такой на всей Катеринославщине не найти, – настаивал Каретников. – Хочь шо кажить, а баба настояща!