– Хватит времени – увидимся. А сейчас, пока светло, хочу ще одно важное дело сделать: с Петром Лексеичем Кропоткиным повидаться. Он вроде бы в Москве.
– В Москве. Но не у дел старик. Мечтал о революции, а эту большевистскую не принял. Ленина, правда, уважает, не раз встречался с ним, но их власть не признаёт… И реальное современное анархическое движение тоже не принял. Ни одной статьи в нашу анархическую газету не дал! На приглашения прийти в Союз даже не ответил. Не понял, отстал! – Сольский горестно развел руками, отчего его блуза, которая явно стала ему велика, после того как закончилась «бутырская кормежка», распахнулась и открыла тощий, поросший белым волосом живот. И это особенно оскорбило Нестора, поскольку словно бы имело отношение и к Кропоткину: как жест пренебрежения.
– Старик – великан! – резко сказал Махно. – Нам до него ще расти и расти. И тебе, Зяма, тоже!
Сольский вздрогнул. Поистине, не один лик был у этого маленького запорожского воителя. Зяме показалось, что перед ним лермонтовский Вадим, попавший сюда из другой эпохи. Из времен Разина или Пугачева.
– Адресок не подскажешь? – спросил Нестор уже более миролюбиво.
– Отчего же. Его адресок теперь вся Москва знает! – Сольский бросился к столу, заваленному бумагами, грязными тарелками, книгами, лежавшими «лицом вниз», раскрытыми на нужной странице.
Семья Сольского держалась исключительно на идейной общности, а не на каких-то там нежных чувствах и взаимной заботливости. Новая, революционная, анархическая семья!..
– Вот газета! – Зяма, напрягая зрение, отыскал необходимые строки: текст был слегка расплывчатым из-за добитого до ручки шрифта и плохо читался. – Ага, вот! «На злобу дня»…«Так называемый вождь и теоретик анархистов, бывший князь-аристократ, воспитанник прогнившего Пажеского корпуса…»
– Плевать мне на их слова. Ты мне адрес скажи! – вскипел Нестор.
– Да-да! Адрес! Вот, пишут:«…поселился… в особняке на Новинском бульваре в сто одиннадцатом доме, принадлежавшем бывшей аристократке Софье Петрово-Соловово… И хотя особняк был подвергнут пролетарскому заселению, Кропоткину с семьей оставили самую большую комнату. Наш великий анархист мирится с тем, что в соседней с ним комнате проживает князь Трубецкой, этот потомок Гедиминовичей, выселенный из своего дворца… Вот кого предпочитает анархист! Вместо того чтобы поселиться в пролетарской семье и набраться революционного…»
– Хватит! – прервал его Махно. – Хватит всякие пакости про Кропоткина! И кто ж такое написал?
Нестор прищурился, словно высматривал цель, и глаза его сверкнули странным блеском, похожим на вспышку дульного винтовочного пламени. Зяма, хоть и не был знаком с действиями гуляйпольской «черной гвардии», сразу понял, что ожидало бы бойкого автора заметки, живи он в тех краях.