— Щиты! — крикнул Ганс Рикель, и свободные бойцы потащили из телег павезы — прямоугольные щиты с шипами по нижнему краю и боковыми прорезями-упорами для стволов. Всаженные в землю, те могли уберечь мушкетеров от вражеских стрел, но сейчас на это уже не оставалось времени.
— Отставить! Все с дороги! — рявкнул я, надрывая связки. — Разойтись!
Гандлангеры вразнобой выстрелили и разбежались по обочинам.
— Пли! — в который уже раз за сегодня скомандовал я.
Два пушечных выстрела слились воедино; апельсиновые деревья словно пожрала невидимая саранча. Измочаленная листва так и полетела, картечь хлестанула по стрелкам мятежников и собрала кровавый урожай.
Развернувшись, я увидел, что наши лучники успели проредить ряды рвавшихся к батарее рейтаров, а следом в тех на полном скаку врезались всадники под предводительством Хоффа, и завязалась яростная рубка.
— Оттаскивайте! Оттаскивайте! — закричал я. — А вы — разворот на позицию!
Гандлангеры разряженных пушек потянули лафеты, освобождая линию стрельбы второй паре орудий, и я дал отмашку:
— Стрелять по готовности!
Бум! Бу-у-ум! Пушки послали в лучников еще два смертоносных подарка, и те сломались, бросились бежать.
— Ланзо! — во всю глотку рявкнул я, заметив скакавшего вдоль обочины капрала. — Мне нужен наблюдатель на холме! — потом обернулся и позвал заместителя: — Ганс! Выставляй оцепление и собирай пехотинцев!
Преследовать отступавших мятежников и мысли не возникло. Слишком мало нас для этого фортеля, слишком многие ранены, слишком сильно жарит проклятущее солнце. Слишком, слишком, слишком…
Ганс Рикель отправил мушкетеров на новые позиции, а сам с помощью нескольких помощников начал сбивать в кучу пикинеров. Угроза разгрома миновала, и я окликнул одного из вице-фейерверкеров:
— Тагест! На тебе раненые!
Тут же отозвался кто-то из артиллеристов:
— Тагест убит, сеньор обер-фейерверкер!
— Святые небеса! — вырвалось у меня, и я озадачил этим приказом командира другого орудия. — Ловик, займись!
В ушах жутко звенело, голова кружилась, руки тряслись. Я стянул салад, кинул его под ноги и приложился к фляжке, одним залпом выдув остатки теплого вина. Потом огляделся. Как-то даже не верилось, что мы умудрились пережить этот день.
Подъехал Ланзо Хофф, придержал коня. Плечо круглощекого капрала перетягивал окровавленный обрывок ткани, но сам он был весел и бодр. И лишь в глазах, когда ландскнехт смотрел на меня, нет-нет да и проявлялись неуверенность и беспокойство.
— Тру-ту-ту… — протрубил Ланзо и вдруг кинул апельсин. — Держите, сеньор обер-фейерверкер! А то вид у вас шибко бледный…