Похоже, Якуба все еще терзали сомнения. Гул голосов в зале ресторана то стихал, то вновь делался громче. Внезапно, закинув голову назад, раскованно рассмеялась белокурая женщина с фарфоровой кожей. Ее спутник смотрел на нее как зачарованный. Питт же подумал, что она вряд ли решилась бы на такой роман у себя дома. Неужели это та самая бо́льшая свобода, которая, по мнению Якуба, якобы была характерна для британского общества? Как объяснить ему, что это не так?
Якуб посмотрел в свою тарелку.
– Вы не понимаете, – тихо сказал он. – Вы ничего о ней не знаете.
– В таком случае расскажите мне, – попросил его Питт. Он хотел сказать больше, но, заметив на лице Якуба внутреннюю борьбу, передумал. Его собеседник как будто сражался за некую справедливость, за то, чтобы правда одержала верх над невежеством, и одновременно, как человек порядочный, не спешил выдать секреты страсти или боли кого-то другого.
Питт в очередной раз попытался придумать убедительный довод и в очередной раз промолчал. Якуб оттолкнул тарелку и потянулся за стаканом. Медленно сделав несколько глотков, он поставил стакан и посмотрел на Питта.
– Когда в правление хедива Исмаила наши долги вышли из-под контроля, до того, как тот был низложен и его место занял его сын Тауфик, а Британия взяла на себя распоряжение финансами Египта, отец Рамзеса, Александр, был одним из наших лидеров, выступавших за то, чтобы мы сами решали свои дела. Это был выдающийся человек, блестящий философ и ученый. Говорил он не только по-арабски, но также на греческом и турецком. Он писал стихи на всех трех языках. Он знал нашу культуру и нашу историю, начиная от фараонов, что построили пирамиды в Гизе, все династии до Клеопатры, греко-римский период, приход арабов и принятие закона Мухаммеда, искусства и медицину, астрономию и архитектуру. В нем сочетались сила и обаяние.
Питт не стал прерывать его. Он понятия не имел, связано ли то, что рассказывает ему Якуб, с убийством Эдвина Ловата, и увидит в этом хоть какую-то связь Наррэуэй, но ему было интересно, потому что это была часть истории этого удивительного города.
– Благодаря ему вы могли увидеть колдовские чары в лунном свете, падающем на осколки мрамора тысячелетней давности, – продолжил Якуб, вертя в руках бокал. – Он умел оживить события и смех прошлого, как будто те никуда не исчезали, просто люди не обладали нужной чувствительностью, чтобы их заметить.
Он помогал им увидеть краски мира, услышать музыку ветра в песках пустыни. Запахи земли и сточных канав, мухи на мусорных кучах, москиты – все это было лишь дыханием жизни.