Что бы он в свое время ни натворил, содеянное терзало его, ежечасно подвергая нестерпимым мукам. Так что она не имеет права судить его – ни она сама, ни кто-то другой не способны подвергнуть его наказанию столь же тяжкому, какому он подверг самого себя.
Между тем на часах было уже четыре утра. Наррэуэй повернулся к Питту.
– Здесь мы ничем не можем ему помочь. Я знаю один дом, в котором он будет в безопасности, пока мы не подыщем ему постоянное пристанище.
– За ним будет кому ухаживать? – спросила Шарлотта, когда они подошли к двери, и распахнула ее для них. Что-то тихо нашептывая на ухо своему хозяину, Мартин помог вытащить Гаррика в коридор. Несмотря на все заверения Наррэуэя, что он не вернется в Бедлам, и обещания Мартина всегда быть с ним рядом, было видно – Гаррик не хочет никуда уходить. Они уже шли по дорожке к карете, когда Гаррик обернулся и полным тоски и отчаяния взглядом посмотрел назад. Питт понял: он обернулся не на дом, а чтобы бросить прощальный взгляд на Шарлотту: по его лицу промелькнула тень горького сожаления, однако тотчас исчезла.
Шарлотта повернулась и, закрыв дверь, тяжело навалилась на нее, жадно хватая ртом воздух. Она почти задыхалась. Ей казалось, что, позволив Наррэуэю увести Гаррика, она тем самым предала его. И даже резонный довод, что иного выхода просто не существовало, был бессилен стереть из ее памяти боль, которую она увидела в его глазах, когда он понял, что она не пойдет вместе с ним.
– Вы снова пойдете к тому священнику? – тихо спросила Грейси, когда они вернулись в кухню. – Вы хотите узнать всю правду?
– Да, – ответила Шарлотта без колебаний. – Здесь явно кроется нечто большее. Я в этом уверена. – Она потерла глаза. От усталости и бессонной ночи их начинало саднить. – А ты скажи Тильде, что с Мартином все в порядке.
***
Питт и Наррэуэй вернулись на Кеппел-стрит в половину десятого, усталые и разбитые. Они быстро позавтракали, после чего Шарлотта отвела их в Севен-Дайлз. Они прошли узким переулком и вышли во внутренний двор. На этот раз она уже не сомневалась, какую дверь ей открывать, и уже буквально в следующий миг они стояли перед тлеющим камином, а бледный как смерть Сандерман смотрел куда-то за их спины полными ужаса глазами.
Шарлотте казалось, что она предала и его тоже. И все же, рассказывая ей о кошмарах Гаррика, он наверняка знал: она еще вернется к нему, причем не одна, а по крайней мере с Питтом. Она посмотрела на мужа: на лице ее супруга читалась жалость. Он перехватил ее взгляд, и она поняла: он ее не винит. Более того, он понимал ее боль, а также причину этой боли.