Спустя два часа, без четверти девять, у него имелись все ответы. Он стоял на набережной Темзы, под порывистым ветром. Полы пальто хлопали вокруг его ног, шарф то и дело разматывался на шее. Он смотрел на стремительно текшую мимо него воду, которую ветер гнал со стороны моря. Пенистая поверхность реки была сплошь усеяна лодками, пароходами, баржами, одинокими прогулочными судами с полудюжиной пассажиров на палубе.
Тарик эль-Абд умер между часом ночи и пятью часами утра. Точнее никто сказать не мог. В это время большинство людей были дома, в постели. Питт мог легко доказать, что ночью он был дома, ведь Шарлотта всегда просыпалась на любой шорох. Человек, живший один, сказать о себе такого не мог.
Он поймал себя на том, как мало он знает о личной жизни Наррэуэя. Почему-то раньше он об этом даже не задумывался. Более того, он практически ничего не знал о его прошлом, семье, убеждениях. Его личная жизнь была тайной за семью печатями. Единственное, в чем Питт не сомневался, – так это что Наррэуэй всем сердцем предан своему делу и целям, которым служил. Кроме того, между ним и Райерсоном были личные отношения, отчего он принимал случившееся так близко к сердцу и, несмотря ни на что, отказывался его осуждать. Именно это сейчас грызло Питта изнутри тупой, но настойчивой болью, на которую он больше не мог не обращать внимания. Вопрос стоял так: сейчас или никогда. Завтра суд возобновит работу, так что времени у него в обрез. Главное, застать Наррэуэя дома.
Питт встретил его на пороге дома. Как обычно, одетый в свой безукоризненно сшитый темно-серый костюм, Наррэуэй резко остановился. Он был бледен, глаза – широко раскрыты.
– В чем дело? – хрипло спросил он, переводя дыхание.
Питт еще ни разу его не ослушался, ни разу не поставил под сомнение его слова или приказ, отдавая себе отчет в том, что зависит от Наррэуэя, причем не только в том, что касалось его работы в Особой службе. Более того, он был искренне благодарен ему за его советы и защиту, пока он сам лишь овладевал новым для него мастерством. Увы, владевшие им в данный момент эмоции вынудили его отбросить прочь все соображения на этот счет.
– Входите! – резко бросил он.
Ветер дул холодный и пронизывающий; как будто этого было мало, накрапывал мелкий дождь. Лицо Наррэуэя сделалось каменным.
– Надеюсь, это что-то важное, Питт, – сказал он наконец, взяв себя в руки, и его глаза вновь приобрели стальной блеск.
– Безусловно, – процедил сквозь зубы Питт. Возможно, с его стороны было куда разумнее высказать все прямо здесь, на пороге. Он осознал это, когда вслед за Наррэуэем шагнул в дом и услышал, как за ним закрылась дверь.