– Понимаешь, Хори, когда ты задаешь мне такие вопросы, я не знаю, что ответить.
– Сейчас большому поместью требуется лишь несколько писцов, но мне кажется, настанет день, когда во всем Египте их будет целая армия.
– Это было бы хорошо, – сказала Ренисенб.
– Не уверен. – В голосе Хори звучало сомнение.
– Почему?
– Понимаешь, Ренисенб, записать десять мер ячменя, или сто голов скота, или десять полей пшеницы – это легко и не требует больших усилий. И написанное уподобится тому, что существует на самом деле, а сочинитель и писец станут презирать тех, кто распахивает поля, жнет ячмень и выращивает скот. Но поля и скот – настоящие, это не просто чернильные значки на папирусе. А если все записи и все папирусы будут уничтожены, а писцы разбегутся, люди будут все так же пахать и сеять, и Египет будет жить.
Ренисенб внимательно смотрела на него.
– Да, я понимаю, о чем ты, – медленно произнесла она. – Настоящее только то, что можно увидеть, до чего можно дотронуться или что можно съесть… Запись «у меня сто сорок мер ячменя» ничего не значит, если зерна у тебя нет. Писать можно и ложь.
Хори улыбнулся, вглядываясь в ее серьезное лицо.
– Ты починил мне льва, – вдруг сказала Ренисенб. – Давным-давно, помнишь?
– Да, Ренисенб, помню.
– Теперь с ним играет Тети. С тем же львом…
Помолчав немного, она откровенно призналась:
– Когда Хей ушел к Осирису, я очень горевала. Но теперь я вернулась домой, я снова счастлива и все забуду – потому что тут ничего не изменилось. Совсем ничего.
– Ты и вправду так думаешь?
Ренисенб пристально посмотрела на него:
– Что ты имеешь в виду, Хори?
– Я имею в виду, что перемен не может не быть. Восемь лет – это восемь лет.
– Здесь ничего не меняется, – убежденно повторила Ренисенб.
– В таком случае, возможно, должно измениться.
– Нет, нет, – решительно возразила Ренисенб. – Я хочу, чтобы все осталось таким же!
– Но ведь ты сама уже не та Ренисенб, которая уехала с Хеем.
– Та же самая! А если нет, то скоро стану.
Хори покачал головой:
– Невозможно вернуться в прошлое. Это как меры зерна, которые я считаю. Беру половину, прибавляю к нему четверть, потом десятую часть, потом двадцать четвертую – и в конце получается совсем другое количество.
– Но я та же Ренисенб.
– Все минувшее время к той Ренисенб что-то прибавлялось, и она стала совсем другой Ренисенб!
– Нет, нет! Ведь ты остался тем же Хори!
– Ты вольна так думать, но это не так.
– Да, да! И Яхмос нисколько не изменился, все так же колеблется и тревожится, и Сатипи все так же третирует его, а Сатипи с Кайт, как обычно, ссорятся из-за циновок и бус, а когда я вернусь, они будут смеяться вместе, будто лучшие подруги. Хенет по-прежнему крадется и подслушивает, хнычет о своей преданности, а моя бабушка все также суетится со своей маленькой служанкой вокруг какого-то полотна! Все то же самое, и скоро отец вернется домой, и будет большая суматоха, и он скажет: «Почему вы не сделали этого?», «Вы должны были сделать то-то и то-то». И у Яхмоса будет встревоженный вид, а Себек будет смеяться и не обращать внимания, а отец станет баловать Ипи, которому уже шестнадцать, как баловал, когда ему было восемь… И ничегошеньки не изменится!