Чахоточный не тронулся с места. Он сидел на своей тачке и, завернув подол длинной рубахи, вытирал катившиеся из глаз от едкого дыма слезы. Беловолосый подошел и сел с ним рядом, прямо на горячую крышу домны.
— Тяжело, дядя? — спросил беловолосый.
— Утроба ненасытная, чтоб ее разорвало! — хрипло, с ненавистью сказал чахоточный.
Беловолосый понял, чью утробу ругал собеседник.
— Утроба у домнушки ненажорная, верно говоришь, дядя. По десятку телег руды да по два десятка телег угля зараз жрет. А как распорем мы ей брюхо, так выпустит она нам столь чугуна, что сразу отольем три пушки да еще и ядра к ним.
— А на кой ляд мне те пушки и ядра? — чахоточный скривился. — Пушки не сухари, в рот не положишь.
Беловолосый подался ближе к чахоточному и сказал тихо:
— Забыл, Сеня, что тебе Хлопуша говорил? С чем же ты, Сеня, против бар да заводчиков пойдешь? С голым кулаком?
Семен Хват отшатнулся, потом наклонился, всматриваясь в вымазанное сажей лицо беловолосого. Он открыл рот, чтобы крикнуть, но вместо этого прошептал:
— Пашка! Неужто и тебя схватили? Вот горе-то. И тоже на проклятую домну робить послали? А для чо у тебя рожа в саже устряпана?
— Коли бы я им попался, висеть бы мне на глаголе[9]. Для того и рожу сажей вымазал, чтобы раньше времени не схватили.
— Чего же ты сам к медведю в берлогу лезешь? — Хват забеспокоился и вдруг поспешно соскочил с тачки. — Слышь, друг, а ведь нас Петька Толоконников приказчику выдал. Я своими ушами слышал.
— Вон оно что! — зловеще сказал Жженый. — Ну ин ладно!
Доменный мастер, косившийся зло на отлынивающих работных, но чуявший что-то неладное на заводе, а потому молчавший, вдруг увидел за спинами Хвата и Жженого поднявшегося на домну Шемберга. Наливаясь гневно кровью, мастер заорал:
— Эй, вы, от работы бегаете? Даром господский хлеб жрете? Марш к тачкам!
— Не ори, дикошарый, — спокойно ответил Павел. — Чего больного человека понужаешь?
Мастер стиснул кулаки и двинулся на Павла:
— Я тебя счас так жогну, чертова рвань, что ты отсюда кубарем скатишься!
Но, к удивлению его, этот чумазый работный не бросился бежать, не отступил даже, а, наоборот, пошел навстречу, говоря по-прежнему тихо, но с угрозой:
— Годи, господин мастер, иное запоешь, как подвесим тебя на кочерге над колошником. Будешь, как окорок, коптиться. А чтоб не скучно тебе было, рядом приказчика да немца-управителя подвесим.
Мастер посмотрел растерянно на Шемберга. Жженый перехватил его взгляд и оглянулся. Увидав управителя, попятился было, но вдруг засмеялся.
— Ну что, господин немец, твоя взяла. Скричи солдат и в подвал волоки.