— Клод! — вопила тем временем хозяйка лиан. — Марита! Стимиииииий! Сюдааааа!
— Латка, прекрати! Чего кричишь?
— А чего вы деретесь?
— Что тут слу… ах, — Марита ошеломленно обозрела представшую глазам картину — причем Тир будто по-настоящему увидел в серых глазах свое голое колено, торчавшее из продранной штанины — и обернулась к «дорогой подруге». — Ой…
— Лата, ты… Дан? Тир?! — Клод возник вместе со Стимием. — Что произошло? Ты за что с ними так?
— А чего они?!
— Кстати, а чего они-то? — уточнил Стимий.
— Да тренировались мы! — Дан бросил попытки отцепить стебель от своего запястья и взялся за его хозяйку. — Тре-ни-ро-ва-лись! Пусти сейчас же!
— Правда, что ли? — сразу поверила Латка, — правда… Простите…
Лучше б она поверила не сразу. Может, тогда бы лианы втянулись не настолько резко. А так…
Бац. Увесистый пинок земли по «мыслящей части некоторых высокородных», как именовался зад по высказываниям сержанто Морица, такой же удар по локтю на пару ниток вышибли из Тира все мысли и слова, кроме ругательных. У Дана, приземлившегося рядом, судя по его шипению, проблема была та же. Латка вертелась рядом, извиняясь уже в четвертый или пятый раз и предлагая водички или взвара. Или каши, или какой-нито травки, если она понадобится Клоду на лечение пострадавших… или…
На пятое «или» Дан поднял на девушку зеленющие глаза — вылитый глубокий омут! — и попросил:
— Лат, изобрази из себя водяной пар, а?
— А?
— Испарись. А то Тир сейчас расплавится от смущения.
— А?
— Твоя лиана ему очередные штаны прикончила. А ты еще Мариту позвала полюбоваться…
— Дурак! — вспыхнула Латка. И с трудом отведя взгляд от помянутых штанов, девчонки убежали.
Дан проводил их глазами и бессильно откинулся на землю:
— Хвала Судьбине. Клод, оставь мои штаны в покое. Выше поднимись…
— Э-э… насколько выше? — озадачился лекарь, отрываясь от прощупывания колена.
— А сам как думаешь?
— Ну…
— Придурок. Я, похоже, ребро сломал. Или два. И запястье. Злиш бы драл эти корни, которым вздумалось торчать именно тут. Не хотел, чтоб она видела…
— А это созвездие называется Перепутье. Пять крупных звезд, одна чуть в стороне. Вон та звезда — желтая, видишь? — зовется Вината, на старом языке — осколок солнца. Она всегда указывает на восток. Поэтому Перепутье считается путеводным.
— А у нас его звали Дарова ладонь. Пять пальцев, один наособицу, — вставил Стимий.
Марита не ответила. Продолжала гневаться. На этот раз из-за грубости Дана по отношению к дорогой подруге. Латка всех давно простила и вовсю болтала с Тиром (точнее, ездила по мозгам, уговаривая согласиться на новые штаны), а Марита обижалась за двоих. И поэтому вечером у костра взялась просвещать зартханца (а заодно тихоню-безымянного) по звездочкам, начисто игнорируя остальных, включая Дымка. Последний, правда, не подозревал, что его игнорируют, и нежился на коленях Клода, сопровождая лекцию дижонки умильным мурлыканьем…