Я все думал… Кончится война – обязательно приеду сюда, напишу эту красоту. И эту красоту нам надо было пилить, рубить, делать “завалы” из стволов, рыть землю – окопы, землянки, дзоты, – взрывать валуны, если они мешали обзору из огневой точки. А валунов там было много, ведь там когда-то был ледник.
Наши трудовые подразделения работали в глубине обороны. Мы готовили рубежи для отступления. Бой мы слышали, но не видели. Пули до нас долетали, но на излете. Один бедолага кричал: “Пуля мне в грудь, пуля!” И действительно показывал пулю и синяк на груди и говорил: “Только что горячая была, еще теплая!”
Пошел снег, потом мороз ударил. Плохо было. Всегда хотелось согреться. Очень холодно.
Рубежи нашей обороны не понадобились: в конце октября мимо нас прошли на запад по первому льду сибиряки! В белых полушубках, белых цигейковых теплых шапках, в валенках, в меховых рукавицах и с новыми короткими автоматами. Здоровые, розовощекие ребята. Это они остановили немцев.
А нас рассортировали: кого оставили, а тех, кого морозом попортило (вроде меня) или еще как, отправили по своим военкоматам.
Эшелон. Теплушка. Печурка в центре. Спим в очередь. Тесно. Ночью, на ходу, такой эшелон на огненного дракона похож. Из каждой трубы от печурки – шлейф красных искр, особенно когда шуруют в топке. В углах холодно, лед. Кашляем. Возле печурки – байки. Обо всем. О женщинах – не очень, хотя одни мужики. Слишком серьезное время, об этом нельзя. Философствуем. Я об искусстве – очень слушают, любят про “знаменитых” художников. Ну а Репин? О! Ну а Шишкин? О! Айвазовский! Вода! Волны какие! А из чего такие тонкие кисти делают, что каждый волосок “как живой”? Всех поражало…
О еде – много. Один бывший продавец из гастронома все донимал: “Чудно сейчас вспомнить, бывало, весь день около ветчины и колбасы, и ни кусочка в рот не положишь”. “Да ну!” – это мы, хором.
В конце декабря, ночью, приехали в Москву, вышли где-то на линиях, не доезжая вокзала. Шесть утра – первое метро. В вагоне светло и тепло. Нас сторонятся. Вид неважный, мы стесняемся, держимся кучкой… “Ну, будь здоров, пока, звони. Мне до «Кировской»… а мне дальше…”
Москва с мешками песка перед витринами магазинов. Улицы в осколках стекла. Надолбы на западе столицы. Красная площадь застроена фанерными домами, крышами, улицами. Камуфляж. Карточная система. Карточки – это маленькие, в полстранички, клетчатые листочки. В каждой клеточке – число месяца или номер талончика. Оторвешь или отрежешь такой талончик, размером с ноготь, и получишь, что тебе на него полагается. Терять карточки было нельзя ни при каких обстоятельствах, они не выдавались вновь. В конце месяца потеря не так неприятна, а в начале – беда. Таких растерял кормили миром. А в гости ходили со своей едой. Так с сумочкой и шли. А в ней – кастрюлька, немного хлеба, сахара. Кто что мог. В гости ходили очень часто, да это и не в гости, это друг к другу. Сколько всего надо было обсудить, что-то спросить, рассказать.