Так что неизвестно, остался бы в живых Ливонский орден, «если б не было войны». Конечно, и давление Польши и Литвы, и военное вторжение России, и дипломатические ухищрения Дании и Швеции ускорили гибель ордена. В середине XVI в., годом раньше, годом позже, его ждала секуляризация и распространение протестантизма. Именно такой сценарий готовили Ливонии архиепископ Рижский и гебитигеры ордена.
Связь принятия протестантизма и проведения секуляризации как двух взаимосвязанных элементов подтверждает заседание гебитигеров в Риге 5 апреля 1560 г. На нем обсуждался вопрос, можно ли спасти Ливонию путем принятия магистром титула светского государя и заключением брака. Во-первых, важно отметить, что под christliche Verheiratung, судя по всему, понимается заключение брака с представительницей именно протестантской фамилии, что следует из данной формулировки, являющейся аналогом christliche Ehe.[236] Доказательством служит выбор, сделанный в пользу Анны Мекленбургской, исповедующей протестантизм. Во-вторых, важен сам факт обсуждения возможности заключать брак. Конечно, это естественно для светского государя. Но восприятие гебитигерами ордена заключения брака как одного из средств выхода из кризиса говорит о полном крушении мира немецких рыцарей — ведь они в средневековье приносили обет безбрачия. Заключение династических браков всегда служило средством создания или укрепления союзов. Обращение к данному институту Немецкого ордена свидетельствовало, что он уже полностью «поступился принципами».
Почему же Ливония «опоздала» на три десятилетия с секуляризацией? Этому способствовали два основных фактора. Одним из них стал региональный принцип рекрутирования новых членов духовно-рыцарской корпорации. В отличие от прусской ветви, комплектовавшейся, как правило, из Рейнских земель, ливонская ветвь пополнялась главным образом представителями Вестфалии.[237] В этом регионе Священной Римской империи реформационные процессы начались несколько позднее, чем во Франконии и Бранденбурге. В связи с этим, учитывая сохранение членами ордена связей со своими семействами в Империи, крайне велика вероятность того, что личностное отношение к протестантизму формировалось у них не только под влиянием внутриливонских, но и вестфальских процессов. Это обусловило более поздний рост популярности евангелического учения в рядах ливонской братии по сравнению с прусскими членами ордена.
Вторым фактором стала в целом активная контрреформационная позиция епископата, который был традиционным оппонентом ордена в Ливонии. Таким образом, поддержка протестантизма стала элементом противостояния притязаниям епископата. Ливонская модель существенно отличалась от прусской, где епископства были непосредственно включены в духовно-рыцарскую корпорацию. В Ливонии влияние церковных структур было значительно сильнее, что обуславливалось в том числе и тесной интеграцией ливонского епископата в систему династических связей Империи. В борьбе за местные кафедры участвовали крупнейшие северонемецкие княжеские дома, далеко не всегда заинтересованные в секуляризации имущества своих родственников.