Негромко и как-то очень мирно крикнула ночная птица. Любой орнитолог сильно удивился бы, узнав о ее размерах и степени опасности для людей, одетых в фельдграу. Птицу звали красноармейцем Никифоровым. Этот боец обладал потрясающей способностью точно копировать самые неожиданные звуки, за что очень ценился в разведроте капитана Щеглова. С той стороны дороги докладывали о готовности.
Часовые на обочинах особых опасений у капитана не вызывали, а вот унтер в кабине грузовика мог успеть крикнуть или выстрелить, а любая стрельба означала провал операции. Щеглов задумался, и как всегда в таких ситуациях, решение пришло довольно быстро. Подав знак Горелову, чтобы тот взял на себя часового с их стороны грузовика, капитан медленно и бесшумно стал смещаться вдоль дороги. Он хотел выйти на позицию, откуда через боковое окно кабины будет отчетливо виден немецкий унтер. Ночь была сырой, но не холодной, и после разговора с часовым поднимать стекло немец не стал, на что капитан и рассчитывал. Щеглов, занявший позицию в шести метрах от грузовика, более-менее ясно различал профиль врага в кабине. Отработанным движением, не породившим ни одного лишнего звука, капитан извлек метательный нож и привычно взвесил его в руке.
Квакнула в придорожной канаве лягушка, ей ответила соседка с дугой стороны, и в мирные звуки ночной природы неожиданно вплелись совершенно чуждые здесь приглушенные хрипы и плотный хруст, с которым нож капитана Щеглова поразил свою цель.
– Готово, командир, – доложил выскочивший из-за грузовика сержант Игнатов, – не соврал ефрейтор. Зря я в нем сомневался.
– Посмотри в кабине, – проигнорировал капитан последние слова подчиненного. – У унтера должна быть ракетница. Пора подавать сигнал нашим.
* * *
Две осветительные ракеты взлетели в ночное небо. В километре от меня сейчас по приказу сержанта Плужникова красноармейцы подхватывали носилки с ранеными и занимали исходную позицию на самой опушке леса. Люди Щеглова тоже ждали только меня, чтобы завести двигатель и гнать трофейный грузовик навстречу отряду. Что ж, пришло время начать действовать мне.
Этой ночью канонада лишь слегка погромыхивала далеко на юге, и в лесу и его окрестностях установилась относительная тишина, нарушаемая лишь позвякиванием оружия, далеко разносившимся во влажном воздухе, и изредка негромкими фразами на немецком. Тем громче и неожиданнее прозвучал резкий хлопок винтовочного выстрела.
В этот раз я хотел, чтобы меня заметили, поэтому первый выстрел произвел с относительно открытого места и сразу, пригибаясь, метнулся вглубь леса. За моей спиной раздались лающие команды, зашелся длинной очередью пулемет, его тут же поддержал другой. Шлепки пуль, попадающих в стволы деревьев, сбитые ветки, в общем, все, как и ожидалось.